И больше не существовало ни родителей с их болезненно-трепетным отношением к манерам («Выпрями спину», «Никакого мобильника за столом!»), ни журфака с его громоздкой программой, ни редакционных заданий, порой скучных до зевоты, вынуждавших ее окунаться в бытовую жижу жилищно-коммунального хозяйства или, того хуже, блуждать в политических кулуарах.
Пока Илья играл, Кате верилось, будто она… Нет, не акула пера! Скорее, летающая рыба, свободно скользящая в голубом пространстве если не океана, так неба. И может позволить себе писать о том, чего просит душа, – к примеру, о музыке, которую она полюбила через него. И отдавала себе отчет, что, будь Илья художником, ее увлекла бы живопись…
«А если б он работал в шахте? – как-то спросила она себя. – Смогла бы я полюбить парня, перемазанного угольной пылью?»
И поскольку с собой могла быть абсолютно честна, не нашла ответа. Потому что не могла представить Илью другим. Ей не хотелось бы ничего в нем изменить, она принимала каждую заусеницу на его ногтях… Поначалу Кате даже не верилось, что она способна влюбиться мгновенно, буквально с первого взгляда. Илья просто шел ей навстречу вдоль Чистых прудов, высокий, заметный издали: смеющиеся голубые глаза, ироничная линия рта, слегка – будто с вызовом – вздернутый нос, откинутые назад короткие и очень светлые волосы, длинное пальто нараспашку. Ему вслед украдкой оборачивались даже мужчины: «Парень шагнул из другого мира?»
Пианиста Катя в нем не угадала, подумала, что человек шагнул прямиком из шоу-бизнеса или с экрана… Хотя показалось странным, что не узнала, не вспомнила имени, ведь медийные лица ей были известны. Слишком крепкий для классического музыканта, которые представлялись ей рафинированными, утонченными. Впрочем, если вспомнить Мацуева…
– А я заметил рыжую белку с круглыми черными глазами, – потом признавался Илья, как всегда, не совсем всерьез, потому и страшно было поверить ему. – И мне захотелось проверить – по зубам ли тебе такой орешек, как я… Ты меня раскусила. Но и сама оказалась зайкой, которую хочется спрятать за пазуху.
– А белку не хочется?
– Она улизнет.
– Я тоже могу улизнуть!
– От меня? Думаешь, я тебе позволю?
Год прошел с той осени, а Катя по-прежнему обмирала, увидев его, хотя они уже стали предельно близки. Собственное отношение к Илье казалось ей неправильным – не должно ведь перехватывать дыхание от взгляда на лицо человека, с которым ты спишь уже много месяцев… Неужели она никогда не привыкнет к его лицу, к его плечам? Не должно быть так…