– Тятя прав, Слава, – подала голос девушка за спиной Всеславы, – из-за тебя мы с Малушой женихов потеряем. Что нам потом, век в девках коротать?
– А ты не лезь, Жура, – бросила через плечо Слава.
– Почему это? – взвилась младшая сестра, – ты со своей внешностью можешь и в девках остаться. А мы замуж хотим!
Всеслава вспыхнула и грозно посмотрела на сестру. Да, она не была красивой. Внешностью в отца пошла. Округлое лицо, покрытое веснушками, которые даже зимой не исчезали. Светлые, отливающие рыжиной волосы, заплетенные в длинную косу и бледные глаза странного оттенка. То ли зеленые, то ли голубые. Не то что ее младшие сестры – русоволосые красавицы с выразительными голубыми и серо – голубыми глазами и чистой кожей лица. Внешность всегда была ее ахиллесовой пятой. Всеслава никак не могла понять, почему матушка Макошь так несправедливо с ней обошлась, позволив дочери своей Недолюшке, такую внешность ей даровать? На сестер вон, уже третью весну парни заглядываются. И, что с того, что Малушкин Добровит прошлым летом жену себе умыкнул из соседнего села? Малушка ему обещана была. Да и приданное за нее отдано. Как и Журавушкино. Да вот только на нее, Всеславу, внимания до сих пор никто не обращал. Кроме Услада. Он с цветеня (апреля) за ней ухаживать начал. Да вот уже изок (июнь) права свои липеню (июлю) передать готовится, все про Любомир говорить начинают, а Услад молчит. Не торопится.
– Ты бы рада была, что тебя берут, не глядя, – не успокаивалась Журавушка. – А то глядишь, глянет на тебя и передумать может.
– Чего ему передумывать-то? – спросил отец, бросив недовольный взгляд на среднюю дочь, – ему князь жениться наказал. А князя ослушаться, себе дороже. Так, что готовься, Слава, к Любомиру. Иди, в матушкиных сундуках приданное себе подбери. Да украшения выбери. Есении поди поклонись, она тебе тоже дары приготовила.
Есения была третьей женой их отца. Слава поморщилась. Чтобы у нее что-то брать? Ей и матушкиных украшений хватит.
– Не пойду, тятя! – крикнула Всеслава, уперев руки в бока, – знаю о ком речь молвишь. Не с нашей земли – матушки он. Пришлый. И старше на пять весен.
– Не пойдёшь? – раздался рык отца, и девушки невольно вздрогнули. Со стола полетели кувшины и глиняные тарелки, сброшенные тяжёлой рукой отца. Шагнув к дочери, схватил ту за косу и больно потянул ее голову вниз, вынуждая девушку запрокинуть голову и вскинуть вверх руки, с блеснувшими на них браслетами, – косы обрежу! По миру пущу! Навек от тебя, непутевой отрекусь, коли на Любомир с этим воином не пойдешь. Вон из дому пойдёшь. Против меня слово молвить надумала! Слишком много от матушки своей полянки набралась! И женой этого степняка станешь! И вторую жену примешь, коли в дом приведет. Позорить меня удумала!