– Это не ящерица! – объяснял Данька, когда они вдвоем заперлись в полутемной интернатской подсобке, подальше от глаз посторонних, особенно от директрисы и старших мальчиков. – Вот смотри, шесть лап, как у насекомого. Но и не насекомое, не бывает таких насекомых!
– А кто же тогда?
– Не знаю. Козявка какая-то. Козявка с Медной горы!
Да, ещё в те годы Данька обожал сказочные истории Бажова и мгновенно находил аналогии из любимой книги с реальной жизнью. И даже прозвище себе выбрал оттуда, от мальчишек требовал обращаться не иначе как "Мастер", а лучше полностью: "Данила-мастер". Это звучало слишком солидно для такого тощего и нескладного шпендика, так что отзываться приходилось на обычное "Данька-жила", а уж когда школьная программа подошла к нужной теме и одноклассники ознакомились с "Малахитовой шкатулкой", мгновенно и навсегда прилипло к Данилу новое прозвище – Недокормыш. Он сперва обижался, даже лез в драку, а потом вдруг успокоился и решил, что всё верно: ведь это не кого-нибудь, а изначального Данилу-мастера в детстве звали Недокормышем!
– Посмотри, – показывал он находку Кате, – У неё не цельная шкурка, а как будто плетёная из колечек, словно кольчуга. Её даже снять можно!
Он перевернул ящерку, брюшко оказалось нежно-бирюзовым. Раздвинул пальцами едва заметный шов, за ним обнажилась паутина медно-золотых нитей с кругляшками-оголовками на конце у каждой.
– Это электроника! – Авторитетно заявил друг. – Я когда телефон свой разобрал, там начинка была такая же. Ну, не прям такая, но почти.
При воспоминании о собственноручно угробленном подарке отца Данька невольно почесал пятую точку. Нет, батя не был злым, просто строгим, старых нравов. Наказывал чувствительно, но крайне редко и никогда – жестоко, а исключительно, как сам говорил, для профилактики. Правда, Катя после такой профилактики всегда была на Данькиной стороне и говорила, что лучше бы он жил с ней в приюте, чем терпеть такое.
Вскоре произошло одно событие, после которого отец навсегда перестал поднимать на сына руку. Случился неподалеку в "Черном беркуте", колонии для пожизненно осуждённых, большой бунт. И вроде бы решилось дело в итоге миром, и не сообщали в новостях о беглых, да только вышли пару дней спустя на окраину посёлка трое заросших щетиной мужчин в одежде с чужого плеча. Как на грех, взрослых мужиков на ту пору поблизости не оказалось: кто на работе, в шахте или заводоуправлении, кто в город уехал. Так и вышло, что сёстры Данькины, возвращаясь из школы, первыми тем троим на глаза попались. Идут девушки одни, улица пустая, дом на отшибе – в общем, метнулись следом, у самых дверей догнали, в хату силком втолкнули, потом сами вошли и дверь за собой на стальной засов заперли.