Ноги начинали слушаться меня, и я не стал брать такси, повернул в сторону набережной и побрел по корявому тротуару в сторону канала. Раскаленный асфальт жег ступни сквозь тонкие подошвы кед. Но я уже не чувствовал этого. Только, словно подземный взрыв, словно раскаты далекого грома в голове пульсировала мысль: получилось! Все срослось! Я вышел из этой игры, и, кажется, победил!
Пройдя по набережной всего метров 300 вдруг на меня навалилась дикая усталость, будто перекрыли краник с адреналином, который тек в мои жилы последние дни. А может солнце прогрело мой черепок и мозг начал плавиться? Неимоверно захотелось присесть где-нибудь в тени. Но этот город не предназначен для жизни вне кондея – здесь нет деревьев и скамеек – только бетон, стекло блестящих на солнце небоскребов и асфальт. А там, где нет асфальта – грубый щебень, трава здесь не растет. И еще бесконечный поток авто – на земле и в воздухе – на двух- трех- четырехуровневых развязках и эстакадах. Одну из таких я увидел неподалеку и зашагал к ней.
В тени массивной опоры эстакады я, не замечая слой пыли и разбросанный мусор присел и закрыл глаза. Спина ощущала неровности грубого бетона, который не давал прохлады, но был хотя бы не горячим. Надо мной пролетали машины – надрывно урчали грузовики, с шелестом колес и ударами по стыкам мчали легковушки. Я понял, что уже очень хочу пить. И, кстати, есть.
Чего же ты ждешь, Паша! – обратился я к себе.
Ведь теперь весь мир у твоих ног!
Я скособочился и достал телефон из кармана джинс. Решил еще раз проверить, что это не сон. Из-под прозрачного чехла телефона на меня смотрела Emirates ID. Открыл приложение National Bank of Dubai. Пересчитал разряды. Ошибки нет – на счету по-прежнему было $12 млн. С мелочью.
Тогда я решительно открыл приложение и вызвал такси.
Дневник. Ленинград 1930е
Когда мне передали, что Максим Яковлевич ждет меня, я немедленно бросил все и побежал к его кабинету. В последний раз я так бежал, подпрыгивая от нетерпения и с колотящимся сердцем, когда сдал экзамены в Горный и на первое свидание со Светланой. И то и другое закончилось хорошо, поэтому и в этот раз я надеялся на удачу.
Кабинет Максим Яковлевича был обставлен громоздкой дубовой мебелью, вероятно еще царской, стол и тумбочка – завалены бумагами и рулонами карт, отчетами и папками. Его самого, хоть и довольно высокого, но сухощавого мужчину за огромным захламленным столом было практически не видно.