– Может, тебе лучше прилечь? – предлагаю я, присаживаясь рядом.
– Нет, нет, – отмахивается она. – Я просто посижу немного. Пройдёт.
Но ей не становится лучше. Она почти не двигается, только смотрит в одну точку, её дыхание становится прерывистым. Я чувствую, как тревога сжимает грудь.
– Бабушка, тебе точно не хуже? Может, мне позвонить доктору? – спрашиваю я, наклоняясь ближе.
– Я просто немного утомилась, – отвечает она, пытаясь говорить спокойно, но голос звучит слабее. – Давно не было такой жары. Помню, в семьдесят третьем летом было почти так же. Тогда нам пришлось закрыть магазин на неделю. Люди прятались по домам, а мы с твоим дедушкой сидели у вентилятора, пили лимонад со льдом и читали газеты…
Слушаю её, но внутри растёт беспокойство. Её голос дрожит. А если это не просто усталость? Воспоминания о дедушке мелькают в голове – как в тот год, когда он начал чувствовать себя плохо, но всё откладывал визит к врачу. Я не хочу, чтобы история повторилась. Сжимаю губы, пытаясь не поддаваться панике, но чувство тревоги только растёт. Её дыхание становится чуть слышнее, прерывистым, а пальцы, лежащие на подлокотнике, едва заметно дрожат. Я замечаю, как её плечи медленно опускаются, словно даже поддерживать осанку стало слишком тяжело.
– Бабушка, давай я позвоню кому-нибудь, – настаиваю я, чувствуя, как тревога сдавливает горло.
– Нет-нет, – она качает головой, но закрывает глаза, словно даже это движение утомляет её. – Немного посижу, и всё будет хорошо.
Я смотрю на часы. Почти три часа дня. Самый знойный период. Улицы пустынны, редкие машины проезжают мимо витрин. В такие дни покупатели почти не заходят – слишком жарко даже для того, чтобы листать книги. Мне нужно что-то делать.
– Подожди здесь, я принесу тебе ещё воды. И лед, – говорю я, стараясь держать голос ровным.
Бегу в подсобку, едва чувствуя пол под ногами. Пальцы дрожат, когда я тянусь к морозильнику, и на секунду я даже не могу ухватить ручку – она кажется скользкой от пота. Дёргаю дверь чуть сильнее, достаю ледяные пакеты, но один выскальзывает из рук и глухо шлёпается на пол. Проклятье! Я быстро поднимаю его, затем хватаю полотенце, но в спешке проливаю немного воды мимо раковины. Чувствую, как сердце бешено колотится в груди, но заставляю себя дышать ровно. Главное – бабушка. Сжимаю мокрое полотенце в руках и бегу обратно, надеясь, что не слишком поздно. Когда возвращаюсь, бабушка сидит, откинувшись назад, глаза полузакрыты.