– Майор Соловьев!
Его имя. Пустое эхо в огромном зале. Он шагнул вперед, вытягивая руку для рукопожатия – холодного, сухого. Он видел свое отражение в глазах другого мужчины. Оно было пустым. Как и его собственные. Тот что-то говорил, но Соловьев едва прислушивался. В голове насмешливо улыбались мысли: «Благодаря Вашей оперативной работе? Мы того капитана полчаса кромсали, чтобы он выдал координаты… Действительно, оперативно»
Награждение. Медаль. Тяжелый металл на груди. Аплодисменты. Их звук был как гул в пустом тоннеле. Он видел их, но не слышал. Он улыбался, но не чувствовал. Он солдат. Он выполнил приказ. Получил медаль. Но где же чувство триумфа? Где хотя бы облегчение? «Сейчас бы пару глотков виски, чтобы горло продрало, а не этой шипучей дряни»
Он отвернулся, вернувшись к окну. Неожиданно на его плечо опустилась тяжелая, но бархатная ладонь. Приторно-сладкий запах дорогого одеколона заполнил пространство, вызывая легкое, едва заметное першение в горле.
– Соловьев. – Голос был низким, вкрадчивым, обволакивающим, но содержал стальную нить, которая всегда заставляла его прислушиваться. – Я не ошибся в тебе, Лиc. – Голос был полон довольства, почти отцовской гордости. – Я видел ту решимость в твоих глазах на последнем брифинге. Способность принять… непопулярные решения. Не каждый может. Не каждый готов пожертвовать мелочами… ради победы. – Ладонь на плече чуть сжала, подтверждая, укрепляя, словно вбивая гвоздь. – Мы с тобой… одного поля ягода. Мы понимаем, что мир жесток. И не все рождены нести свет… некоторым суждено держать факел над бездной, чтобы другие не упали. Ты держишь его крепко. Я горжусь.
Демьян медленно обернулся. Его глаза, обычно настороженные и живые, сейчас были совершенно пусты. И за этой пустотой он видел себя самого. В отражении. Он кивнул. Слова были ненужны. Абсолютное, безоговорочное принятие.
– Рад служить, – голос Лиса был ровным, стальным, бесчувственным, как смертный приговор, произнесенный собственными устами. – Генерал Барков.
Сцена 1: ГРИФ "СОВ. СЕКРЕТНО": Рыжий Перебежчик
(Февраль 2020 года)
Проектор гудел в полумраке штаба 141, рассекая темноту лучом, в котором клубилась пыль. Над столом мерцала голограмма Санкт-Петербурга – холодная, отточенная. Ласвелл включила основной экран. Данные легли на него жестко, как приговор.