С каким-то диким остервенеем достала из шкафчика большой мусорный пакет, развернула его у стола.
Схватила скатерть за углы, и, рыча, всхлипывая и подвывая, как раненная волчица, собрала её как мешок.
Тарелки, бокалы, приборы, закуски, бутылка с вином, подсвечники с потухшими свечами, – всё, что было на столе, теперь оказалось в скатерти, как в мешке.
Полилось сквозь ткань вино. Но мне плевать.
Бросила всё в мешок. Завязала его и пнула.
Я осталась одна.
Снова упала на колени. Прижала ладони к животу и завыла.
Словно хотела защитить от боли хотя бы своего малыша.
Выла я долго. Слёзы лились нескончаемо, но рано или поздно всё заканчивается. И слёзы тоже кончились. И голос уже не слушался. Хриплый стал и сиплый, будто я простыла.
Подняла себя с пола и потащилась в ванную, как старуха держалась за стенку.
Умылась, шумно высморкалась и посмотрела на своё отражение.
Я была похожа на смерть. Нежеланная, уродливая, старая.
И такая жалость к себе пришла, что стало ещё гаже на душе.
Я прижала ладони к опухшему от слёз лицу и потянула их вниз.
Когда-то я была невероятно красивой. Но годы не щадят женщин. Годы уродуют нас. Это мужчина всегда – мужчина. А женщина после сорока – уже старуха.
Он нашёл себе молодую, горячую. А меня, как старый хлам – на помойку.
– Сука. Какая же ты сука, – прохрипела надломлено. Не знаю, к кому я обращалась, то ли к его любовнице, то ли к себе.
Сорвала с себя праздничное платье и швырнула его в корзину для белья.
Стянула бельё и забралась под упругие струи воды.
Грелась я долго, но всё равно меня трясло, будто вода лилась не тёплая, а ледяная.
Обнимала себя за плечи и снова рыдала, но уже беззвучно.
Потом завернулась в махровый халат.
Достала из комода фотоальбом и нашла одно фото.
Как будто я механическая, сделала себе чай, села на подоконник, сделала глоток и посмотрела на фото.
Мы здесь на отдыхе на Мальдивах вдвоём.
Красивые, счастливые. Молодые.
Я смотрела на наши лица.
Долго смотрела.
Потом – медленно, спокойно – порвала его, приоткрыла окно и выбросила.
– Ты был частью моей истории, Влад… Но что же ты натворил?
И снова всхлип и снова ком в горле, но слёз больше не было. Была пустота в груди – страшная, чёрная, ледяная.
Я решила пойти и лечь спать, а обо всё подумать завтра, потому что сегодня я не знаю, что делать.
Мне больно. Мне страшно. И я не могу понять – за что?