Действительно, ведь привыкла же она ко всему этому противоестественному, если вдуматься, богопротивному существованию. Как будто и не было совсем иной прекрасной жизни – супруга, Илюшеньки, швейцарских Альп, какого-то, уже безымянного, поручика со щекотными усиками, словом, всего того, что, как болото бездонное, засосала эта смута, не оставив ничего, кроме смены белья с монограммами, да мелочи всяческой, разошедшейся уже по торгсинам и чужим жадным рукам. Словно не было ничего. Мираж в пустыне дней…
Но сейчас, когда, перекрестив на дорогу последнюю, уехавшую в эвакуацию, жиличку, осталась она одна и прошла с зажженной свечей по квартире, вдруг поняла – было. Все это было и было с нею.
Некое подобие этого ощущения возникало у нее во время посещения Елисеевского магазина. Хотя в той, безвозвратно ушедшей, жизни лишь считанные разы доводилось ей бывать там, теперь не имевший аналогий с современной жизнью антураж вызывал в памяти что-то похожее на воспоминание… Словно духовой оркестр мазурку играл…
И прошла она с горящею свечою по запущенному до невозможности коридору и, чуть не доходя до опечатанной после ареста Кляузера двери бывшей кладовки, вдруг явственно услышала слабый перезвон хрустальных подвесок на люстре, а потом и чуть слышные реплики играющих в вист, щелчок портсигара, «тсск» золотой гильотинки и шелестящее падение кончика тоненькой черной турецкой сигарки в мельхиоровую пепельницу… Это из гостиной. А из детской – спокойное, сонное дыхание Илюшеньки, неожиданный, приглушенный матрасиком, взвон пружины и опять тишина и только дыхание его…
И протянула она руку, чтобы зайти и наверняка сбившееся одеяльце подоткнуть, но легла ладонь ее на амбарный замок, который обстоятельнейший человек Николай Кселофонович Копыткин, уезжая в эвакуацию, навесил. И пропало все. Только бесконечно рассыхающийся паркет потрескивал, да на улице сосульки на проводах чуть касались друг друга…
– Совсем ума лишилась… – сказала она двум гербовым печатям на двери уведенного Кляузера и пошла к себе. И очень вовремя подоспела, потому что левая лампадка уж коптить начала.
С началом военных действий почти все свободное время Авдотьевны уходило на присмотр за лампадками, ибо масло лампадное цену день ото дня набирало, а денег ей Бог все не посылал. Вот и сподобилось ей научиться так фитилек держать, что только в полной темноте свет от него был различим, а днем же, лишь ладонь поднеся, можно было тепло почувствовать.