– Там… – сказал Заслонов и потряс головой. – Там…
И когда Мария Кузминична, оттолкнув его с дороги, выскочила в коридор. Заслонов не пошел за ней, а остался в комнате и, подойдя к кроватке распаренного после ванны Никиты Фомича, сказал ему:
– Вот такие дела… – и Никита Фомич не спросил, о каких делах говорит дядя Алеша, а просто кивнул головой.
И опустился Заслонов на стул, стоящий рядом с кроваткой, прямо на сложенное стопочкой чистое белье, а когда все же решился пойти узнать – что там? – встать не смог. И прислушивался он к каким-то быстрым коридорным шагам и невнятным разговорам, но ничего не понимал, а скорее – просто боялся понять.
Тут, слава Ногу, вернулся с работы Фома Фомич Бечевкин и, хотя очень удивился, увидев рассевшегося на чистом белье Заслонова, все же сказал:
– Добрый вечер, – и Заслонов кивнул в ответ.
– Л где Маша? – спросил тогда Бечевкин.
– Там, – мотнул головой Заслонов, и Фома Фомич ничего не понял, но кивнул головой.
Потом в комнату вошла Мария Кузминична, как-то странно посмотрела на напряженно сидящего Заслонова, но ничего ему не сказала, а велела находящемуся в полном недоумении Фоме Фомичу вновь одеваться, вывела его в коридор и что-то там говорила, а чего Заслонов, как шею в бесполезной надежде ни вытягивал, не расслышал.
– Ты куда? – спросила Мария Кузминична, встретив его на пороге. – Сиди здесь. Нужен будешь – позову, – и ушла.
Потом вернулся Фома Фомич с какими-то шумными людьми, которые сразу прошли по коридору, но там пробыли недолго и так же шумно ушли, громко хлопнув дверью.
Потом Фома Фомич поил подселенца чаем и что-то о чем-то говорил.
Потом пришел милиционер и минут пятнадцать мучил Заслонова странными обтекаемыми вопросами и пристально смотрел ему в глаза.
Потом Мария Кузминична сказала Заслонову, чтобы он шел к Коромысловым – там ему уже постелено.
И тут подселенец словно проснулся.
– Нет, – сказал он. – Я туда пойду.
– Там холодно, – сказала Мария Кузминична.
– Ничего, – сказал Заслонов.
– А может не надо? – попросила она.
– Надо, – сказал Заслонов.
В комнате у них было действительно холодно, и прозрачный, какой-то потусторонний невесомый туман рождался над раскаленной батареей и беззвучно уплывал в настежь открытое окно, в рождественскую ночь, во тьму.
Луиза фон Клаузериц лежала на диване чистенькая и обыкновенная, словно ничего с ней не произошло.