Если бы я, грызя многострадальный ноготь, торговалась и набивала себе цену:
Этот – уродлив, этот – подлец, а этот для меня слишком глуп, и я не хочу, чтобы его гены неандертальца потом проявились в моем потомстве.
Этот… пожалуй, сойдет.
Нет.
Кто-то скажет, что я сама виновата: я всегда знала, что меня ждет, и у меня было достаточно времени, чтобы подсуетиться и найти себе мужа. Кто-то скажет, что я не имею права роптать, ведь иным приходится куда хуже. Например, несчастным женщинам, что по медицинским показаниям оказались нерентабельными для государства. На них стоит клеймо позора, и в Империуме они выполняют самую тяжелую, грязную и опасную для жизни работу. В отличие от них я получила дар, что, по мнению некоторых, не способна оценить по достоинству. Я могу спасти всех нас – ведь после той эпидемии, унесшей жизни доброй половины населения страны, мы находимся под неминуемой угрозой полного исчезновения. У меня между ног наше будущее. Я могу дарить жизнь. И, по правде, я не вижу в этом ничего плохого – я хотела бы ее подарить. Я хотела бы завести своих детей, любить их и воспитать прекрасными людьми.
Но я не хочу делать это, когда мне приказывают.
Я хочу сделать это, когда пойму, что время пришло.
Я хочу стать личностью, их примером для подражания, а вовсе не испуганной, загнанной племенной кобылой, которую поставили перед фактом.
Сирена за окном – тоже факт. Она визжит, возвещая, что мне положено погасить свет и лечь в постель. После наступления комендантского часа все законопослушные граждане спят, а ночные бдения – удел маргиналов. Ни один приличный человек не станет бодрствовать до утра, чтобы потом явиться на службу с заспанной и помятой рожей. Империум не ущемляет наших свобод, он заботится о нашем благополучии. Здоровой стране – здоровая нация. Эпидемия научила нас правильно расставлять приоритеты.
Я щелкаю выключателем и смотрю в окно. Словно язык огромной собаки луч прожектора лижет убогие коробки домусов. Окна гаснут одно за другим.
А мне так хочется, чтобы кто-то оставил свет на ночь включенным!
Этот свет стал бы символом, стал бы моим маяком.
Сирена стихает, сменяясь скрежечущим голосом диктора из колонок на улице. Я давно не вслушиваюсь в чушь, которую он несет. Слова, оглушительные в безмолвии спящего города, тяжко падают в пустоту внутри моей головы. После вечернего напутствия следует гимн, и стоя у окна, я будто отдаю ему дань почести, как настоящая патриотка. Но это не так. Я – и есть тот маргинал, что нарушает все правила. Я – бунтарка.