Если куратор не прикончит его моими руками, то, зуб даю, однажды, Креон займет его место. Я предполагаю, что по этой причине старик и желает его устранить. Рано или поздно на смену куратору придут такие, как центурион Прэтор, молодые, сильные и идейные.
И мир станет лучше.
Бла-бла-бла.
Мы наблюдаем парад, устроившись на пригорке холма возле «Бенефиция», и, приметив куратора в праздничной колеснице, я невольно сравниваю его и Креона.
Куратор облачен в свое торжественное одеяние. Подкладка его плаща развевается на ветру и полыхает всеми красками вишневой мякоти. Он приветствует толпу царственным жестом, и под звуки праздничных маршей произносит речь о плодородии и процветании.
Аве, Империум.
А мой наставник… по нему и не скажешь, что он ночной кошмар заключенных «Карсум Либертатис», дознаватель и палач, жестокий и безупречный центурион, лучший из всех, кто когда-либо носил форму тайной полиции и все в таком духе. Сегодня на нем, хоть и застегнутая по армейской привычке на все пуговицы, но простая, гражданская одежда. Лишь его короткая стрижка и шрамы говорят о годах, проведенных в рядах «Фациес Венена». Креон куда старше меня и застал еще те масштабные восстания, что в свое время угрожали благополучию Империума. Сейчас трудно поверить цену, что пришлось заплатить за покой и стабильность.
Иногда я представляю, что мои родители могли быть одними из бунтовщиков и тоже содержались в «Карсум Либертатис». Это глупые домыслы. Мне ничего о них неизвестно. А мой наставник имеет какую-то почти сверхъестественную способность ловить меня за такими нелепыми фантазиями. Вероятно, смутьянство в эти моменты слишком отчетливо написано на моем лице.
– Что за кислый вид, юнец? – спрашивает он, и я тут же смущенно отвожу взгляд. – Где радость по случаю твоего повышения? Мы наконец-то можем это отметить.
– Отметить, – заторможено повторяю я.
Я не могу поделиться с ним, что приватная беседа с куратором убила во мне все воодушевление.
– Да, Ливий, – говорит Креон, – например, выпить чего-то по случаю. Ты когда-нибудь пробовал алкоголь?
– Нет, господин, – бубню я себе под нос.
Обращение по имени из его уст, безусловно, приятно, но режет мне слух. Да и я не способен отзываться без должного уважения даже в неформальной обстановке. Распитие спиртных напитков, порицаемое, но не запрещенное полностью в рядах «Фациес Венена», находится явно за пределами той «неформальности», которую я могу себе позволить.