– Я не боюсь, – сказала она, и голос её звучал ровно, почти мягко – как у матери, читающей приговор.
Гор склонил голову. Его глаза не выражали ни удивления, ни одобрения. Они просто были – как солнце в зените: слишком яркие, чтобы в них что-то увидеть.
– Тогда тебе не нужны цепи, – ответил он, без насмешки. Просто как факт.
Он не тронул её.
Даже не приблизился. Лишь взгляд – прямой, как клинок, – связал их. Не кожей. Не плотью. А чем-то другим. Глубже. Опаснее.
Он шагнул назад. Один шаг – и время содрогнулось.
Ветер, казавшийся сначала гневом пустыни, превратился в живое существо: с ревущим горлом, с пальцами из песка и света. Он рванулся вперёд, окутал их – Гора и Тияну – как саван, как кокон, как приговор.
Факелы угасли. Крик стражи захлебнулся. Завывание ветра слилось с воплями, с мольбами, с проклятиями.
Миг – и ничего.
Тронный зал опустел, как после сна.
Только песок на мраморе. Только колеблющиеся занавеси. Только пустое место, где ещё мгновение назад стояла дочь фараона.
Наследница исчезла.
***
Пыль в тронном зале ещё не осела.
Она висела в воздухе плотной взвесью, как дым после сожжения истины. Люди кашляли, охрана металась, слуги вытирали лица, не понимая – от песка ли, от ужаса, или от стыда, что не успели. Но он – фараон – уже орал.
– Жрецов! Всех! Немедленно! Пусть приносят знамения, жертвы, проклятья, хоть чёртовы тексты Птаха, но я хочу знать, что это было! – голос срывался на хрип, не от власти – от паники.
Он всё ещё держался за подлокотник трона, будто тот мог удержать реальность от распада. Маска сдвинулась, щель в золоте казалась трещиной в его лице.
А в углу, в тени колонны, стояла Сетемет. Молчаливая. Как статуя. Только глаза – янтарные, змеиные – мерцали в полумраке. В них не было страха. Не было и удивления. Что-то иное. Глубже. Старше.
Предчувствие?
Нет. Понимание.
***
В пустыне было тихо.
Не той тишиной, что зовёт к покою, – а тишиной после удара. После крика. После падения.
Небо нависало тусклым куполом, песок простирался до самого горизонта, словно сама земля отвернулась от дворца, от крови, от лжи. Ветер тянулся по барханам, поднимал пыль и уносил с собой не слова – смыслы. Забытую правду, шёпот мёртвых богов, звук распада старого мира.
Тияна стояла. Ровно. Выпрямлено. Лицом к нему.
К Гору.
Он был недвижим, как сама пустыня. Словно не стоял, а существовал – вне времени, вне меры. Его одежда почти не колыхалась, но волосы, белые, как соль на ранах, тихо двигались, будто слушали ветер.