Она сжимала ладони. Но голос молчал. Ещё не время. Сначала – взгляд. Сначала – осознание.
Они смотрели друг на друга, как смотрят два чужих мира. Без вопросов. Без признаний. Только пульс, который теперь бился в её висках, говорил: это не сон. Это начало.
– Думаешь, можешь просто ворваться, размахивая светом и пылью, и силой все изменить? – бросила Тияна, устало, с презрительной усмешкой. – Типичный бог. Громко, эффектно, без толики смысла.
Гор не ответил сразу. Он будто вслушивался – не в её слова, а в то, что за ними. Сквозь ветер, сквозь песок, сквозь гордыню, до истины.
– Я не сила, – наконец произнёс он, спокойно, как судья, выносящий приговор. – Я – весы. Я пришёл не рушить. А взвесить. И ты, дочь лжи, стоишь перед правдой.
– Весы, – передразнила она, хмыкнув. – Тогда скажи, где на этих весах твоя скромность? Или ты выкинул её вместе с человечностью?
Он прищурился. Не от злости – от скуки. Или от жалости.
– Скромность – роскошь смертных. Я вышел за её пределы, когда ваш род ещё молился жукам и теням.
– А теперь молится тебе? – она подняла бровь. – Как удобно. Сам себя назначил судьёй, сам – богом, сам – исполнителем. Не божество, а целый суд присяжных в одной башне из песка.
– Я – тот, чьим именем твой отец кроил мир под себя, – отрезал Гор, и голос его стал тверже. – Тот, кого превратили в эмблему на печати. Того, кого забыли, но чьей тенью прикрываются, когда нужно скрыть страх.
Она шагнула ближе. Лицо – открытое, дерзкое.
– А теперь ты решил мстить через меня? Я для тебя что – знамя для марша? Или щит, пока не найдётся настоящий враг?
– Ты – трещина в фасаде, – тихо ответил он. – Уязвимость во лжи. Отвергнутая, но не сломанная. Потому – ценная.
– Какая честь, – усмехнулась Тияна, – быть трещиной. Зато не маской, как ты.
Он наклонил голову, чуть – как в знак уважения, или сожаления.
– Ты не он, – сказал он.
– Конечно, не он, – отрезала она. – Я не прячусь за титулы.
Пауза.
– Докажи, – просто сказал Гор.
Песок под ногами скрипел, как старое предсмертное пророчество. Шаг за шагом они углублялись в безмолвие, где даже ветер казался уставшим говорить. Днём здесь пекло небо, ночью – звёзды, но сейчас была та зыбкая граница между: жар ещё не отступил, тьма ещё не пришла. Только тени – длинные, как сомнения.
Гор шёл впереди, будто пустыня расступалась под его сандалиями, не смеясь осыпать его пылью. Высокая фигура в тёмно-золотом – воплощение упрямой решимости. Ни одного взгляда назад. Ни одного слова.