Молчание между ними не было враждебным. Но и доверием оно не стало. Скорее – соглашением. Временным, шатким, как шатёр, выстроенный на зыбком песке: укрывает, пока не подует первый ветер.
Тияна щурилась от солнца, сжимая зубы, будто это помогло бы бороться с жаром. Кажется, он не чувствовал её. Или чувствовал – но считал неважным. А она… Она чувствовала его. Его силу, его решимость, его отчуждённость. И, как ни странно, в этом была своя тревожная защита. Он мог уничтожить – но не сделал этого. И пока он шёл впереди, она знала: смерть сегодня – не её спутник. А вот кто он – всё ещё вопрос. Судья? Спаситель? Палач?
Ответ, как и всё в этой пустыне, плавился где-то на горизонте.
Первая деревня возникла не как обетование – как пятно. Тусклое, обветшалое, чуждое даже самому понятию жизни. Не селение, а след. След чего-то, что когда-то дышало, надеялось, молилось, – но теперь лишь существовало. Как рубец на теле земли.
Грязь здесь не была просто пылью – она въелась в кости построек и в кожу людей. Хижины, перекошенные под собственным весом, будто стыдились того, что ещё стоят. Их стены были исписаны трещинами, как пергамент – проклятиями. Ни одного флага. Ни символа власти. Ни даже следа жрецов. Только тишина – густая, как засохшая кровь на алтаре.
Дети смотрели. Не в лицо, не в глаза, – в пустоту. Их взгляды были ровными, беззвучными, вытертыми временем, как камни на дороге. Не тянули рук. Не играли. Они стояли, как статуи, обтёсанные не скульптором – голодом.
Женщины были ещё моложе, чем казались. Или наоборот – старше, чем должны были быть. Их руки – тонкие, с трещинами и пятнами, словно кора умирающего дерева. Они качали младенцев, чьи лица напоминали урезанные копии боли: острые скулы, пустые глазницы, синеватые губы. Один ребёнок кашлянул, и звук показался Тияне слишком громким – как крик в храме после молитвы.
Старики… молились. Без слов. Без обрядов. Их губы шевелились, но не произносили имен. Ни Гора. Ни Осириса. Ни даже проклятого Ра. Будто забыли – или боялись, что их молитвы услышат.
Ни храма. Ни стражи. Ни надежды.
Только жара, впитавшаяся в каждый камень, и песок, который уже начал хоронить эту деревню, как хоронят ненужные воспоминания.
И в этом пейзаже, выжженном до тишины, Тияна почувствовала себя не принцессой. Не избранной. А посторонней. Чужой под чужим солнцем.