Старик остановился у низкой, наполовину осевшей постройки, чьи стены были исписаны выцветшими символами – когда-то это, возможно, был дом ремесленника. Теперь – просто укрытие.
– Этот дом пустует, – сказал он, повернувшись к ним. Его голос звучал уставше, но не ожесточённо. – Жившие здесь ушли в пустыню. Некоторые – в поисках воды. Некоторые – в поисках смерти. Если не страшитесь душ, что ещё бродят между этими стенами, – переночуйте здесь.
Гор слегка склонил голову. Почтительно, но без излишних церемоний. Благодарность – это не всегда слова.
Старик ушёл, оставив их перед домом. Тияна стояла, как прибитая. Не из страха. Из онемения. Слова застряли где-то глубоко, между горлом и сердцем. Она могла бы поблагодарить. Спросить. Отреагировать как-то – но не смогла. Внутри всё звенело тем самым стыдом, от которого невозможно защититься.
Она просто смотрела на дверь, покосившуюся, как спина старика. И чувствовала, как под её богатым одеянием – становилось холодно.
Хижина была темной и прохладной, несмотря на дневной зной. Стены, покрытые трещинами, хранили запах старости, пепла и чего-то неуловимого – как будто здесь не просто жили, а медленно исчезали. Тияна сидела на полу, прислонившись к стене, колени подтянуты к груди, руки обвивали ноги. В её глазах не было слёз – они будто выгорели ещё на пороге деревни.
Гор стоял у проёма, в котором когда-то была дверь. За его спиной размыто мерцал костёр. Он не нарушал тишины. Не задавал вопросов. Не смотрел на неё с насмешкой. Просто ждал.
Тияна молчала долго. Сначала – потому что не знала, с чего начать. Потом – потому что боялась услышать собственный голос. И всё же он сорвался, тихий, словно не ей принадлежал:
– Я не знала, что всё так…
Она сглотнула, с усилием выпрямилась, смахнула ладонью с колена песчинку, хотя её и не было.
– Я думала, что знаю. Что понимаю, как устроен мир. Что жестокость – это часть власти, что подчинение – это плата за порядок. Так нас учили. Так было всегда. Так удобно было верить. – Она усмехнулась криво. – Всё, что я видела… было вычищено, отполировано, как поверхность алтаря. Всё, что не вписывалось – прятали за стенами дворца. За улыбками жрецов, за речами отца. За моим собственным невежеством.
Она подняла голову. Голос стал чуть тверже, но всё ещё срывался на едва слышный хрип.