По богатым «буржуазным» квартирам были размещены советские солдаты и их командиры. Хозяев обязали их кормить, давать постельное бельё, одежду, продукты, включая спиртное. Жизнь для владельцев таких квартир превращалась понятно во что. Единственное, что радовало, – стоящие на постое солдаты не пускали военные патрули обыскивать дома. Официально искали оружие, утаиваемое от обязательной сдачи. Но на деле такие обыски сопровождались разграблением всего ценного. Почти законная конфискация: экспроприация экспроприаторов.
Начались мобилизации буржуазии (а крупные её представители давно сбежали, потому в качестве таковой шли инженеры, врачи, артисты и просто зажиточные обыватели) на принудительные работы. Забирали всех – от 14–15‐летних подростков до стариков за 60. Те, кто эти работы пережил, с ужасом вспоминали потом тот грязный, тяжёлый, бесконечный труд, за который к тому же ничего не платили.
Киевская буржуазия на принудительных работах при «вторых большевиках». 1919–1920 гг. Из открытых источников
Наконец, население города мучили облавами. Войска окружали целые улицы и кварталы и у всех поголовно начинали проверять документы. При этом задерживали всех, кроме служащих советских учреждений. Продержав несколько дней в домах предварительного заключения, людей обычно отпускали, если те не вызывали подозрений в нелояльности к советской власти.
Пару раз под такие облавы попадали и члены семьи Александровых, в том числе Анатолий. Выручало то, что отец его Пётр Павлович ещё с дореволюционных времён проходил как прогрессивный судейский чиновник по крестьянским земельным делам, «сочувствующий трудовому народу», и «защитник евреев».
После вторичного прихода большевиков, среди которых то самое благодарное еврейство было представлено достаточно широко, он, после отставки в суде ставший преподавателем реального училища, получил приглашение на работу в системе Наркомата просвещения. То есть в том самом советском учреждении, служба в котором была спасительным избавлением от репрессий.
Но всё же отец решил отправить Анатолия от греха подальше опять на хутор Млынок. Где все друг друга знали, жили исходя из здорового крестьянского инстинкта не доверять никому, начальству в особенности, а Александровых уважали не как городских бар, а как своих, всегда готовых помочь в деле, в быту и в обучении ребятишек. А то уж больно рискованной становилась жизнь 16‐летнего юноши в красном Киеве. В самом деле: отец и брат с их образованием вполне могли устроиться – и устроились – в системе советского Наркомпроса. Это было нормально. Как свидетельствует А. Гольденвейзер, почти вся интеллигенция охотно шла на службу именно в просветительные учреждения. Таким образом, личный состав учреждений Наркомпроса был всегда обеспечен. [28]