Она исчезла.
Все приглушенно живет.
Я приглушенный. Но уже не свет.
Меня душит теплая грань моих исчезнувших эмоций.
#2
Твои волосы выкрашены в отвратительный ядовито-малиновый цвет. У меня во рту стало так приторно, что я невольно закашлялся.
Снег таял, солнце нещадно морило его.
Так и надо.
Это прекрасно. Весна прогоняет зиму, обещая ей, что она еще сможет вернуться.
Вздох.
Я наклонился. Я задыхался, потому что бежал к тебе из последних сил. Ты – одетая кукла.
Плохая кукла. Таких не найдешь в магазинах.
Собравшись с духом, я подсел к тебе на лавочку возле фонтана, который проснется в мае.
Ты куришь.
Вздох еще раз.
Твои ноги обтянуты полосатыми гольфами, черная юбка душит твою талию, кожаная куртка – будто, чтобы ее заполучить ты собственноручно кого-то убила, впиваясь ему в глотку своими черными когтями.
– Уедем вместе? – спросила ты неожиданно.
Я, давя страх, проговорил тихо, почти шепотом:
– Когда-нибудь.
Ты хмыкнула, еще раз затянувшись.
– Не по сезону курточка. Настоящая? – я продолжил, силы появились из ниоткуда и заткнули мой страх. Не сказать, что я был рад этой уверенности.
– В марте нужно быть дерзкой, – /она серьезно?/ сказала ты в сторону и добавила, – пожалуй, настоящая.
Проспект жил своей жизнью, а мы не смотрели друг на друга. И это не сон.
Полный решимости я резко повернул голову и начал жадно рассматривать ее.
Нет, это не ты.
– Какие цветы ты любишь? – спросил я. Она повернула голову.
– Черные розы, а ты?
– Грустные ромашки, – печально ответил я. И она не смеялась надо мной. Ей было все равно. Хотя ромашки мне непростительны, я все-таки парень. Всем плевать, что в моей зеркально-хрупкой душе живет чертов романтик.
– Грубые люди романтичны, – она потушила окурок и заглянула мне в глаза.
– Точно, – я нерешительно взглянул в ее лицо. Ни веснушек, ни зеленых глаз. Как же так случилось?
– На морячка похож. Где твой глаз? – она интересовалась, так для виду, не ради любопытства. И мне это нравилось.
– На морячка? – я недоумевал – на мне ничего даже в полосочку не было, – несчастный случай.
– А, – безэмоционально протянула она, – я так и знала. А у меня души нет и пальца.
Я невольно бросил взгляд на ее руки.
– На ноге, – уточнила она. Ее ноги были надежно спрятаны в тяжелые боты.
Она странная, я искал такую. Именно такую, она способна изменять меня и мой мир. Как же страшно. Но отчаяние теснило страх. Обрыскав весь проспект, я нашел ее на этой лавочке – такую одинокую. Никто к ней не подсаживался. Потому что от нее пахло одиночеством. Я чувствовал это – она тоже пересекла грань неминуемого отчаяния.