Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - страница 2

Правда, с конца 1938 года террор пошел на спад, «кровавого карлика» Ежова сменил во главе НКВД сталинский земляк Берия, пошли разговоры об исправлении «допущенных ошибок». Но Литвинов по-прежнему не чувствовал себя в безопасности – об этом напомнило совещание в Кремле 21 апреля следующего года, на которое нарком был приглашен вместе со старым другом, полпредом в Лондоне Иваном Майским[3]. Последний позже вспоминал: «Обстановка на заседании была накалена до предела. Хотя Сталин выглядел внешне спокойным, попыхивал трубкой, чувствовалось, что он настроен к Литвинову чрезвычайно недружелюбно. А Молотов буйствовал, непрерывно наскакивал на Литвинова, обвинял его во всех смертных грехах»[4]. Эти слова Майского цитирует литвиновский биограф Зиновий Шейнис[5].

Максим Литвинов. 1936 г. (РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 453)

Правда, ссылок на источник он не приводит, а упомянутое совещание датирует 27 апреля, что мешает относиться к его свидетельству с полным доверием.

Но Литвинова и Майского действительно подвергли на совещании резкой критике – поводы для этого были незначительными, и оба понимали, что дело совсем в другом. Все годы на посту наркома Максим Максимович пытался договориться с Англией, Францией и другими странами о совместной борьбе за мир и безопасность, против постоянно растущей угрозы со стороны нацистской Германии и ее союзников. Ирония судьбы – до этого Литвинова долго считали опасным смутьяном, одним из разжигателей мировой революции, за что арестовывали и высылали из европейских столиц. Теперь он прослыл главным московским миротворцем, убежденным сторонником сотрудничества с Западом. Но это сотрудничество год от года буксовало: ни война в Испании, ни нацистская оккупация Чехословакии не убедили западных лидеров в необходимости объединить силы с СССР против нацизма.

В Кремле это восприняли как провал Литвинова и взяли курс на примирение с Германией – воевать с ней в одиночку Советский Союз не собирался. Возглавить примирение с прежним заклятым врагом нарком не мог: не только из-за своего еврейского происхождения, но и потому, что в глазах всего мира он был символом противодействия нацизму. С тех пор по страницам исторических и околоисторических трудов гуляет множество версий – Литвинов отказался вести переговоры с немцами, немцы поставили условием переговоров его снятие с поста, он сам в гневе попросил отставки, поняв, что его линия поставлена под угрозу… О том, насколько это верно и была ли тогда у Литвинова (как и у Молотова) своя линия, мы поговорим позже. Пока лишь скажем, что еще 1 мая он вместе с другими лидерами страны поднялся на трибуну на Красной площади, чтобы приветствовать празднующих.