«Великие потрясения» обрушились на страну с Первой мировой войной, однако семьи Косыгина до поры до времени не коснулись. Завод, где работал Николай Ильич, был оборонным, и большинство рабочих, в первую очередь квалифицированные, получали «бронь» от призыва в армию. Однако десятилетний Алексей внимательно прислушивался к разговорам – и дома, и на улице, в «хлебной» очереди, во дворе дома, в классе… Конечно, многое из взрослых бесед понять было трудно, и все же приметы военного времени нельзя было не заметить. Закрывались продуктовые магазины, вводился нормированный отпуск на хлеб и на сахар, приходили «похоронки» на близких и друзей отца. Что происходит в городе, который он так любил, в стране, об истории которой он знал из рассказов учителей?
Февраль 1917 года. Алексею Косыгину исполнилось 13 лет. Спустя неделю после его дня рождения в Петрограде (так с августа 1914-го именовался его город) начались обильные снегопады, блокировавшие на железнодорожных путях идущие в город составы с зерном. «Хлебные» очереди стали еще длиннее. Через несколько дней, 21 февраля, Алексей стал свидетелем того, как на Петроградской стороне люди, не получившие по карточкам хлеб, громили продуктовые лавки. Тогда же он впервые увидел и поразившие его лозунги: «Долой войну» и «Долой самодержавие», выведенные едва ли не аршинными буквами белой краской на алых кусках материи, закрепленных с двух сторон на шестах.
23 февраля прекратил работу завод, на котором работал Косыгин-старший; об этом сообщил своим детям сам Николай Ильич, вернувшийся домой буквально через час после начала своей смены. Прекратились и занятия в училище Алексея.
Над Петроградом нависло тревожное ожидание.
Мальчишеское любопытство брало вверх над разумом, хотелось увидеть происходящее самому. Хотя отец строго-настрого запретил выходить из квартиры, разве усидишь дома? Видел Алексей и первые стычки демонстрантов с полицией и казаками, и нескончаемый поток людей утром 25 февраля к центру города, слышал стрельбу и взрывы ручных гранат. А на следующий день стал случайным свидетелем разговоров отца с соседями, финнами по национальности. (О них он тепло вспоминал в начале 1970-х годов, выступая по телевидению Финляндии[9].) Обсуждали, что накануне погибло до сорока человек демонстрантов и более сотни получили ранения. А 27 февраля соседи поведали о мятеже солдат столичного гарнизона и о новых жертвах – уже среди офицеров.