Не убивают? Не пытают? Помощница? Мысли путались. Этот дом, эта женщина, этот… домашний Кайлор – все это было сюрреалистичным кошмаром. Более пугающим, чем прямая угроза. Она не понимала правил этой игры.
Синяя комната оказалась маленькой, но безупречно чистой и невероятно уютной. Кровать с мягким матрасом, толстым одеялом и чистыми подушками. Столик у окна. Комод. Маленький коврик. И – чудо из чудес – вазочка с живыми незабудками на подоконнике. Окно выходило не на мрачные стены или туманные улицы, а на маленький внутренний садик с кустами роз и скамейкой.
– Вот твоя кроватка, милая, – сказала Кора, ставя на столик кувшин воды и кружку. – Туалет – в конце коридора. Умывальник тут же. Одежду чистую принесу. А сейчас спускайся на кухню, супчик горяченький налью. – Она ушла, напевая какую-то простую мелодию.
Элира стояла посреди комнаты, ошеломленная. Она прикоснулась к одеялу – мягкому, пушистому. Потрогала лепесток незабудки – настоящий, живой. Запахло едой, настоящей, не похлебкой из отбросов. В ее истощенном теле что-то дрогнуло – не страх, а какое-то забытое, чуждое чувство. Безопасность? Нет. Не может быть. Но… комфорт? Физический комфорт? Это было так непривычно, что почти больно. Она села на край кровати, боясь помять безупречное покрывало. Мешочек с травами, почти пустой, жалко бугорком выделялся под грубой рубахой. Ее единственный щит в этом роскошном плену.
На следующий день началась странная жизнь. Кора была добра, но требовательна. Она поручила Элире простую работу: вытереть пыль, разобрать сухие травы в кладовой, помочь на кухне. Работа была не тяжелой, особенно по сравнению с кабаком, но слабость и постоянная головная боль от трав давали о себе знать. Элира двигалась медленно, осторожно, как по минному полю. Она ждала подвоха. Ждала, когда Кай явится в своем настоящем обличье и бросит ее в темницу.
Он появлялся. За завтраком в светлой столовой (еще один шок – он ел обычную кашу с медом!). За ужином. Проходил мимо, когда она мыла пол в холле. И каждый раз он находил повод прикоснуться к ней.
– Рука, – говорил он ровно, подходя, когда она пыталась стереть пыль с высокой полки и чуть не уронила фарфоровую статуэтку. Он взял ее запястье – не грубо, но твердо – якобы чтобы поддержать. Его пальцы были теплыми, кожа гладкой. И снова – тот предательский толчок тепла под ее кожей, мурашки, заставляющие тело вздрогнуть вопреки воле. Он смотрел ей в глаза, его ледяные зрачки сужались, будто фиксируя ее реакцию, ощущая что-то сквозь контакт. Через секунду он отпускал.