В Южном Квартале туман был не холодным и едким, как у Пыточных Блоков, а теплым, удушающим одеялом, пропитанным запахами гниющей рыбы, дегтя, дешевого перегара и нечистот, текущих по центральному желобу в переулках. Воздух висел тяжело, липко, обволакивая все – покосившиеся ветхие дома с прогнившими ставнями, горы мусора у стен, сгорбленные фигуры в лохмотьях, спешащие по своим темным делам. Свет магических фонарей сюда не доходил. Лишь редкие коптящие факелы да тусклые свечи в окнах кабаков пробивали мрак, создавая островки грязновато-желтого света, где копошилась жизнь – или то, что ее напоминало.
В одном из таких островков, под вывеской с едва читаемыми буквами "ПОСЛЕДНИЙ ШАНС", за стойкой, протиравшей липкую поверхность тряпкой цвета неопределенной грязи, стояла девушка. Ее звали Элира, хотя здесь никто этого не знал. Для всех она была просто Лис – за осторожность, тихий голос и умение растворяться в углах.
Она была худой до болезненности. Кости плеч и ключиц резко выпирали под грубой, потертой рубахой из некрашеного льна, слишком широкой для ее хрупкого стана. Рукава были закатаны до локтей, обнажая руки, похожие на прутики – тонкие, с выступающими суставами и голубоватыми прожилками под прозрачной кожей. Каждое движение – поднять тяжелый кувшин, протереть стойку – давалось с видимым усилием, будто она несла незримый груз. Ее лицо было скрыто под капюшоном из такой же грубой ткани, но когда она наклонялась, чтобы собрать пустые кружки со стола, можно было разглядеть острый подбородок, впалые щеки и огромные глаза.
Глаза… Они должны были быть ее самой яркой чертой. Большие, миндалевидные. Но сейчас они были притушены, словно покрыты пеплом. Цвет их казался неопределенно-серым, водянистым. И в них жил постоянный, животный страх. Он заставлял их бегать, скользить по лицам посетителей, по дверям, по теням в углах, никогда не останавливаясь надолго. Он сжимал ее глотку, делая голос тихим и сипловатым.
– Э-эль, сэр? Три медяка… Спасибо.
Она натянула капюшон глубже, когда к стойке подошел громила с лицом, напоминающим помятый пирог, и потребовал еще эля. Его рука, толстая и волосатая, с грязными ногтями, легла на стойку в сантиметре от ее тонких пальцев. Элира едва заметно отпрянула, будто от прикосновения раскаленного железа. Запах пота, чеснока и чего-то прогорклого от него ударил в нос. «Не смотри. Не дыши громко. Просто налей и отойди.»