– Голова? – спросила Елена Сергеевна.
– Раскалывается.
– Немудрено после шампанского и коньяка.
– Тут иное, – тихо и обреченно произнес муж.
Однако Арнольд ехать не спешил, прогуливался по привокзальной площади, покуривал, с кем-то беседовал дружески, с кем-то перебрехивался. Так прошло минут сорок, прежде чем он заглянул в машину:
– Удобно вам?
– Удобно, только когда поедем-то?
– Народ наберется, и поедем.
– То есть?
– Что ж я вас двоих повезу? Мне еще пять пассажиров найти нужно.
– Ах, вот оно что. Погодите, сколько вы с каждого берете?
– По сороковнику.
– Семью сорок двести восемьдесят? Четыре килограмма черной икры… – подсчитал Булгаков. – Мы платим всю сумму и едем вдвоем. Поехали, Арнольд!
– А не обманете?
– Вот половина суммы в качестве задатка. – Елена Сергеевна отсчитала сто сорок рублей и отдала водителю. Тот взял деньги, еще минут пять повалял дурака, расхаживая туда-сюда, и, наконец, поехали.
– На двести восемьдесят мы могли бы в Батуме… – проворчал Булгаков, но Люся резко его осадила:
– Сиди уж, раз отказался ехать туда!
– Умолкнул и бледнею, – изобразил он покорность.
Помчались обратно в Москву. Злое солнце било слева, становясь все назойливее.
– Долго нам еще? – несколько раз спрашивал горемычный драматург, и Арнольд всякий раз отвечал тупо:
– Мимо Москвы не проскочим.
Лишь возле Подольска в разговор влилась свежая струйка:
– Сколько лошадиных сил? – поинтересовался пассажир.
– Сто десять лошадок, как в хорошем табуне, – оживленно отозвался водитель.
– Мечтал я, Люсенька, что и мы такую машинку купим, да не судьба, – вздохнул Булгаков. Помолчав минут пять, добавил горечи: – Навстречу чему мы мчимся? Может быть – смерти?
Она злилась на его уныние, но молчала, вздыхая. Он левой рукой заслонялся от злого солнца, а правой крепко держался за ее руку, словно боясь оступиться и упасть в бездонную пропасть.
– Здесь я мог давно уже гнить. А гниют другие, – сказал Булгаков, когда проезжали Коммунарку, где, по слухам, расстреливали еще год назад, до свержения Ежова.
– Здесь же и Свечин… – тихо и скорбно произнесла Елена Сергеевна.
Въехали в Москву. Заканчивался понедельник, народ потянулся с работы домой, улицы становились людными.
– Если бы не телеграмма, где мы бы уже сейчас ехали? – продолжал скулить раненный в сердце драматург. – Курск, должно быть.