За тяжелыми шторами в квартире поселился сумрак. Булгаков прошелся по своему жилью, потирая руки, словно собираясь делать операцию – вскрывать нарыв или вырезать аппендицит. Вдруг принюхался и спросил:
– Тебе не кажется, что покойником пахнет?
– Не говори ерунды, – проворчала в ответ Елена Сергеевна.
– Нет, пахнет, – возразил он. – Покойником пахнет. Может быть, это покойная пьеса уже завоняла?
Когда стемнело и Люся хотела включить свет, он воспротивился:
– Нет, свечи, только свечи. Как в церкви. Нынче у нас отпевание.
– Мишка! Надоело! – возмутилась она, но вытащила свечи и зажгла их. Сделалось не как в церкви, и то – слава богу.
От ужина он отказался, прилег в спальне и пытался прибегнуть к испытанному способу борьбы с отчаянием – вспоминать какой-нибудь радостный и светлый день своей жизни. На каком бы остановиться сегодня?
В прихожей зазвонил телефон.
– Люсенька, я сплю, приболел.
Она сама поговорила, пришла сообщить:
– Сахновский. Просит завтра прийти во МХАТ для официального разговора.
– Морген, морген, нур нихт хойте, – пробормотал Михаил Афанасьевич. Завтра, завтра, только не сегодня.
Он уже выбрал день, в который уйти из сегодняшней страшной реальности, и постепенно в него погружался. Его обволакивало тепло, и уже мерещилась весна, приближающаяся по городу к устью февраля, и слышался запах волшебных духов…
Напоследок он промурлыкал совсем тихо:
– Туда, туда, где цветут апельсины…
Да, читатель, ты проницателен и, как всегда, угадал! Ничего неожиданного. Он выбрал день их первой встречи с Люсей. Как они вцепились друг в друга взглядами и болтали без умолку, а потом она попросила его завязать ей на рукаве завязочки и магическим образом привязала писателя Булгакова к себе…
Но поется в романсе: «Память – мой злой властелин…» И сей властелин понес задремавшего Михаила Афанасьевича совсем в ином направлении, не к икре и шампанскому, а к кровавым ошметкам, и он уже бормотал:
– Ретрактор… Аккуратнее! Вот здесь острый край… Бугристость большеберцовой… Кетгут!
Какие уж тут апельсины!