Я чувствовала, что Аните хотелось подольше поболтать со мной, может, усадить на кровать рядом. Но у меня был длинный, невероятно длинный день, и больше всего на свете я хотела пойти в свою комнату. Вместо этого, сделав несколько шагов к двери, я неожиданно для себя спросила:
– А ты… с Церковью?
– В каком смысле?
– Не знаю… Ты часть общины, ходишь на мессу, вот это все?
– Нет, с тех пор как я развелась, я не имею права исповедоваться, мне не дают разрешение причащаться. А почему ты спрашиваешь? Ты ходишь в церковь?
– Нет. – Кажется, Анита почувствовала облегчение. – Но тогда почему у тебя эта картина?
– Вот эта? А что? Церковь – это одно, а Мадонна – другое.
У себя в комнате я разделась и заметила свое отражение в зеркале на двери. Смотреть особо было не на что. Белые трусы чуть пузырились на узких бедрах. Живот слегка вздулся – без сомнения, дело было в хлебе, масле и абрикосовом варенье в Колле-ди-Тора. В Италии они подавались на обычный завтрак, но для меня хлеб, масло и варенье казались божественным вмешательством, сладким грехом, самым лучшим грехом на свете. Может, мне тоже надо было посидеть на диете, но я никогда на ней не сидела, даже не знала, как это делают.
Все мои округлости – в неправильных местах. Это было тело девочки, а не девушки. Оно подчеркивало мою незрелость. В моей душе был изъян, она вынуждена была обитать в моем теле и поэтому оказалась неспособной рисковать, расти, цвести. Может, единственное, что оправдывало мое тело, – маленькие розочки сосков. А моя маленькая грудь только острее давала мне почувствовать собственную наготу. Ее подчеркивал контраст между уязвимой белизной груди и загорелыми руками и животом. Моя грудь никогда не видела света солнца.
Я вспомнила немок в озере, как их длинные тела раскинулись звездочками на поверхности воды. В доме были только общие душевые и не имелось нагревателя, поэтому поначалу мы мылись в купальниках в теплой и мягкой озерной воде. Но как-то на нас накричали за то, что своими шампунями мы наверняка отравили кучу невидимых рыб, – мне было ужасно стыдно. После этого мы мылись дома, грея воду в кастрюле.
Немки же мылись голышом под открытыми душевыми лейками, которые торчали из стены дома, примыкающей к саду. Вода из них шла ледяная, но у немок, наверное, была горячая кровь, им было все нипочем. Девушки поднимали мускулистые руки, чтобы сполоснуть светлые волосы, которые от пены казались почти зелеными. Их пышные груди покрывала обильная пена и ледяные капли. Я старалась особо на них не пялиться, потому что стеснялась и потому что надо было подать хороший пример немногочисленным мужчинам в доме. Думаю, что на самом деле им тоже было неловко, даже Хесусу. А вот местных мужчин эти купания не смущали, скорее наоборот. Из нашего сада была видна главная улица Колле-ди-Тора. Не раз мне казалось, что кто-то подглядывает за нагими девушками сквозь блестящую листву и висящие на деревьях круглые плоды.