– Или «президент».
– Да какой из тебя президент. С такой шевелюрой ты похож на Марадону.
– Вот я и говорю, что я бог.
– Скорее наркоман.
«Турок» подмигнул мне, а потом спросил мать:
– Скажи-ка мне, а дают ли в этом доме поесть?
Его резкий голос слишком контрастировал с его образом преждевременно постаревшего юноши, а нахальный вопрос – с озорной улыбкой. Словно ему просто нравилось играть в избалованного сына.
– В этом доме поесть дают тому, кто догадался предупредить, что придет. Я и бездомного накормлю, если он мне заранее скажет, что придет обедать. Ты меня знаешь.
– Ну вот я тебя сейчас предупреждаю. Так что есть вкусного на обед?
Если он хотел подразнить мать, то ему это отлично удалось. Анита разразилась громким монологом на диалекте, страстно размахивая руками. Смысл ее жестов и слов ускользал от меня. Что-то про то, что Умберто все время работает, что его нет дома, он работает или зависает на улице с друзьями, отчего она не спит, и каждый раз ей кажется, что его убили в очередной перестрелке, а теперь он заявляется в последний момент, а у нее только один кусок рыбы в духовке, и вообще, что он от нее хочет… Мне казалось, что я сижу не на кухне, а в театре.
Умберто не уступал этому натиску и ответил матери на кристально чистом итальянском:
– Опять рыба? Да сколько можно. Знаешь, что нам нужно? Нам бы сейчас дымящуюся тарелку карбонары, а потом – большую порцию сальсиччи с картошкой.
– Ты же ненавидишь сальсиччу, а сам ее просишь!
– Ну и что? Разве тебе время от времени не хочется свиной сальсиччи? Втыкаешь в нее нож, и жир брызгает, такой густой-густой, словно какао-масло. Этот жир даже губы увлажняет, это полезно. – Казалось, что Умберто еле-еле сдерживался, чтобы не засмеяться.
– Эх, если бы ты меня предупредил, – отозвалась Анита, в ее голосе чувствовалась любовь. – Мы вчера ели сальсиччу с фриарелли. Если бы я знала, я бы тебе оставила.
– Ага, значит, ты сделала сальсиччу и всю ее съела? Знаешь, если ты и правда хочешь сидеть на диете, надо хоть немного держать себя в руках.
Анита издала короткий рык, не разжимая губ.
– Кто бы говорил! Если бы не я, ты бы все еще писался в пеленки!
Умберто добродушно рассмеялся и обнял мать, понимая, что шутка затянулась. Сын закружил Аниту, как куклу. Рикки не обладал таким красноречием, не мог втянуть мать в подобную словесную перепалку. Может, старший сын усвоил уроки матери так хорошо, что сейчас они обернулись против нее.