Думая о вечном, Димсамыч по старой привычке растирал ладони и чесал указательный палец. Палец частенько беспокоил Димсамыча. То ошпарится, то простудится, то панариций образуется.
На этот раз случилось нечто странное. Начесывая палец, Димсамыч коснулся какого-то бугорка, большого, плотного, но невидимого. Прощупывался, но физически был незрим.
Димсамыч покрылся потом. Он понял, что это – что-то неладное. Набрал знакомого хирурга. Схватил полбутылки коньяка. И помчался к доктору.
Замахнув рюмку коньяку, врач стал осматривать руку Димсамыча. Знакомый пришел к неутешительному выводу для Димсамыча: никакой опухоли нет, а то, что он чувствует нечто непонятное в пальце, так это нервическое. Доктор посоветовал расслабиться и еще сгонять за алкоголем, пока есть время и не наступила ночь санитарной трезвости.
В расстроенных чувствах Димсамыч вышел на улицу. В его голове бродила успокаивающая мысль: накачу сейчас, и все пройдет.
Димсамыч коснулся пальца и тут же убрал руку. Ему стало очень и очень страшно. Невидимая опухоль росла. Она была размером с пластиковую пробку для газировки. Опухоль по-прежнему не было видно на коже, она ощущалась только прикосновением.
Он стал остервенело чесать палец, раздирать его. Чесать и раздирать.
Наконец Димсамыч не придумал ничего лучше, чем откусить палец.
Брызнула красно-луковая кровь. Пошел пар. Из огрызка пальца вылезло куриное сердечко Димсамыча.
Труп через полчаса обнаружил хирург, забеспокоившийся о том, что коньяка нет в доме до сих пор.
Кристи не придавала этому сну значения. Она не считала его кошмаром. Напрягало лишь то, что сон повторялся.
Сон перестал сниться Кристи тогда, когда до нее дошел слух: мужчина без фаланги умер.
Они продолжают звать меня.