Дед ушел, и после некоторых формальностей нам стал доступен эониан. Надо признать: приложение работало отлично – мы смеялись, плакали, обсуждали новости, спорили, играли в шахматы, ходили на футбол. Было очень похоже. Но все же в какой-то момент мы наигрались. Все, кроме бабушки. Она, наоборот, поначалу будто не узнавала деда и сторонилась обаятельного остроумного старика, который пытался ухаживать за ней – вдовой. Но летом, когда бабушка перебралась на дачу, приезжая к ней по выходным, мы все чаще стали заставать ее за общением с дедом. То и дело она хохотала над его шутками, так открыто и от души, как позволяла себе только с ним. Нам казалось, что именно благодаря возвращению деда она оставалась все такой же прямой, с тонкой мудрой красотой, которую продолжала поддерживать. «Ведь надо ему соответствовать!» Она всегда говорила так, когда у них был «выход» – чей-то юбилей или театр. Стоя перед зеркалом, поправляла помаду, сумочку и, сделав шаг назад, тут же в зеркале довольно оглядывала себя и стоящего рядом седого напомаженного денди, одетого в выбранный ею костюм, рубашку и шейный платок.
Сейчас в темном доме вот уже несколько минут мы вместе смотрим на оплывший торшер за окном. Бабушка выглядит спокойной, я панически перебираю слова.
– Мама мне в общем-то рассказала. Но… Все эти оговорки, детали… Может, он все-таки тебя так видел? Ведь в чужих глазах мы выглядим по-другому… – На мгновение мне показалось, что я нашел спасительную червоточину в бабушкиных выкладках. Еще не договорив, опять проклинаю себя за глупость.
Бабушка кладет свою руку на мою, давая понять, что ценит попытку.
– Знаешь, я благодарна ему. Он ни разу ничем не дал мне ее почувствовать.
Мы снова молчим.
– А почему вы мне не предлагаете сделать эониан?
Я поднимаю глаза и вижу, что она смотрит на меня серьезно и даже озабоченно.
– Да со всем этим… А ты разве хотела бы?
– Хотела бы. Он, – бабушка, едва заметно улыбаясь, кивает на телефон, – говорит, что будет скучать. И еще, – она выпрямляется и садится на краешек кресла, – так будет честно.
Я смотрю, как она, должно быть, до боли сдавливает себе кончики пальцев, и понимаю, что сказал бы дед.
«Бессмертным нужно рождаться, а умирать – нельзя». Ведь он всегда умел так глубоко и тонко формулировать.