Ей плевать, чем там занимаются Хиро и Лима, это вообще не ее дело. Но она бы предпочла не становиться этому свидетелем.
Но по-настоящему выдохнуть ей удалось только в их с Робин комнате. Ученики старшего шестого класса перемещались в сдвоенные спальни из комнат на четырех человек, и Эдит ни секунды не сомневалась в том, кого хочет себе в соседки. Конечно, Робин никогда не убиралась, слушала магнитофон на полной громкости, настаивала на том, чтобы окна были открыты даже зимой, и бессовестно скатывала домашнее задание – то есть в целом была неважной соседкой, – но Эдит не знала лучшей подруги. Робин отвешивала подзатыльники первоклассникам, которые оттягивали пальцами уголки глаз, изображая Эдит, и первой поднимала руку, голосуя за нее на выборах старосты класса.
В их комнате друг напротив друга стояли две узкие металлические кровати (со своей Эдит сняла полог, потому что тот только зря собирал пыль), письменный стол с одним стулом у окна, общий шкаф и изразцовая печка. Они жили на западной стороне, и в редкие солнечные вечера вся комнатка освещалась теплым золотистым светом, рассеченным на квадраты оконной решеткой. Впрочем, даже солнце и печь не спасали от холода, вечно царящего в старых, плохо отапливаемых зданиях. Половина Эдит была аккуратной и чистой: коврик из короткого ворса перед кроватью, ровная стопка книг на тумбочке, пришпиленная к стене вырезка со стихотворением Мурасаки Сикибу. Половина Робин была завалена вывернутой наизнанку одеждой, на тумбочке громоздились кипы журналов, шкатулки с украшениями и тюбики красных помад, стена была завешана плакатами с Кейт Буш, Стиви Никс, Куртом Кобейном, «Основным инстинктом» и футболисткой Мишель Экерс. Но начало семестра было одним из редких моментов, когда к постели Робин можно было приблизиться, не наступив при этом на футболку, зажигалку или хрустящую упаковку из-под чипсов. Опустившись на свою кровать, застеленную клетчатым покрывалом, Эдит позволила сумкам с мягким стуком опуститься на пол и обвела комнату взглядом, со спокойной обреченностью осознавая, что с прибытием Робин она приобретет свой обычный вид.
По четвергам и выходным девочкам разрешалось носить брюки, но Робин этой свободы было мало. В дни, свободные от школьной формы, она всегда наряжалась так, что, если бы ей вздумалось заглянуть в учительскую, у всех там массово остановилось бы сердце. Поверх цветных колготок она натягивала сетчатые, втискивалась в обтягивающие платья и снимала часы и браслеты, под которыми прятала татуировки в виде цветочных лоз, обвивающих запястья.