Король сглотнул, плечи у него напряглись, будто он сдерживался, чтобы не наброситься на Тристана.
– Дурак несчастный, ты понятия не имеешь, что на кону!
Бенедикт стоял на самой грани, и Тристан чувствовал, как пузырится правда на надменно поджатых губах короля. Гордыня – вот его слабое место, Тристан знал это, как луна знает звёзды, а трава – солнце. Нужно только ткнуть в верную рану.
– Что, уже не справляешься с грузом ошибок, Бенедикт? – улыбнулся Тристан.
На лбу короля взбухла вена, он подошёл, остановился почти в зоне досягаемости.
– Я не ошибался. Меня предавали – сперва ты, потом самка гивра. – Бенедикт помолчал, опасно посверкивая довольными глазами. – К счастью для меня, всё можно исправить. Начиная с бедной, запутавшейся матери Эви Сэйдж.
Её имя, произнесённое вслух, было объявлением войны. Тристана мгновенно охватил слепящий гнев, отвлекая от слов короля, от правды, которую Бенедикту не следовало выдавать.
«Зачем это королю мама Сэйдж?»
Тристан изо всех сил старался не выдать эмоций, но, услышав имя, вздрогнул. Бенедикт усмехнулся, заметив это, – после того, как Тристан умолял за Сэйдж, король наверняка понимал, что её имя сделает с пленником. Как же мерзко, когда все твои ошибки на виду, как же невыносимо больно.
Тристан собрался с духом, чуть расправил плечи, принимая игру.
– Новорождённый гивр в плену? Судьбе вряд ли бы понравилось, Бенедикт. Ты держал у себя самку добрых десять лет, едва ли обошлось без последствий.
Король улыбнулся:
– Никто этого и не утверждал.
Тристан скрипнул зубами, не желая выдавать королю ни крупицы информации. Но любопытство вгрызалось в него, как бешеная гончая.
Он молчал, и королевская маска вежливости дала трещину. Бенедикт с отвращением скривился:
– Жалкий эгоист! Я взял тебя в ученики. Я научил тебя всему, что знал, я слепил тебя по своему образу и подобию. Мало того, я доверил тебе судьбу королевства, смотрел, как ты трудишься, чтобы помочь мне спасти его… И как прискорбно ты провалился.
Жжение в груди и глазах Тристана – всё это было не взаправду. Если не хочется, можно этого не чувствовать – он сам управляет своими эмоциями. Тристан шмыгнул носом и сморгнул жидкость, которая туманила и без того натруженные глаза, выпрямился, невзирая на протесты тела.
– Кошмарить королевство куда приятнее, чем совершать благородные подвиги. Я рад, что вырос из них.