«И снилась ей долина Дагестана» …
Это голос Лермонтова. Но где он? Мне показалось Мишель рядом. Я чувствую его присутствие, но не вижу.
–Почему Дагестана? В Пятигорске, – начал я с ним непонятный спор.
«Знакомый труп лежал в долине той» …, – Продолжал он печально.
О ком ты говоришь? Неужели о себе?
«В его груди, дымясь, чернела рана» ….
Нет, не в груди…, – возражал я голосу.
«И кровь лилась хладеющей струёй» …, – закончил он и исчез.
Сильные руки выдернули меня из омута забытья. Аким, словно мешок взвалил моё безвольное тело на плечо. Нес долго, бранясь и покряхтывая. Потом я очнулся в постели с влажным компрессом на лбу. Холодные тонкие пальцы щупали моё запястье. Я кое-как разомкнул непослушные веки. Бледный немец в круглых очках на горбатом носу, с острой седой бородкой глядел на циферблат карманных часов. Рядом стоял Аким, напряжённо наблюдая за немцем.
– Что ж ты, казак, не уберёг офицера? – сухим голосом упрекнул его немец.
–Так, кто же знал, что так польёт. Да разнервничался благородие. Вы же слышали: человека убили. То друг его был…
– Да, – сердито прервал его немец. Захлопнул крышечку часов. – Пневмония.
– Это как? – переспросил Аким.
– Лёгкие застудил.
– Застудил? В такую-то жару?
– Вот, разгорячился – и под холодный дождь. Ничего. Поправится. Я лекарство выпишу. Закажи в аптеке Голфида. Понял? К Экинсону не ходи. Завтра я к вечеру наведаюсь. Чаю давай больше, но не горячего.
– Сделаю! С мятой, с чабрецом, с ромашкой….
– Чаю простого! – недовольно поправил немец. – Лимон можешь положить дольку… Малины с мёдом.
– Слушаюсь, вашбродие!
***
Несколько дней я провалялся с жаром. Снился какой-то жуткий несвязанный бред. В перерывах между кошмарами глотал горьки порошок. Пил приторный чай. Снова спал… снова снился бред…
Наконец одним тёплым солнечным утром пришло облегчение. Я очнулся с мыслью, что могу спокойно дышать. Кошки больше не раздирали грудь изнутри. Голова не гудела. В висках не пульсировало. Я смог с трудом сесть. Спустил ноги с кровати.
Первым делом оглядел своё жилище. Удивился, до чего безвкусна обстановка. Потолок с ажурной лепниной, а пол из простых крашеных досок. Тяжёлая мебель времён Александра Благословенного с выцветшей обивкой. Всюду коврики, вязаные салфеточки, кружевные накидочки… Портьеры на окнах с кисеёй противного болотного цвета. Картины в массивных рамах, всё больше – батальные сцены. Запах стоял особый: вроде не гостиница и, в то же время, не жилое помещение. Какая-то смесь мышей с фиалками.