Важный вывод
Иногда вина не приходит сама. Мы тащим её за собой. Прячем за шутками. Растворяем в делах. Но она всё равно говорит с нами голосом детства.
Вина – это не всегда про “плохо сделал”. Часто это про “я не могу простить себе, что был маленьким, слабым, человеком”.
Часть вторая: Вкус солярки, или как я пыталась стать хорошей
Смешная – если рассказать спустя годы. Абсурдная – если пытаться её объяснить. Но тогда, в моменте, внутри всё было очень серьёзно.
После истории с огурцами прошло немного времени, и в нашей деревне произошло событие, которое по-настоящему радовало всех – у нас наконец появилась своя колонка. До этого мы таскали воду от соседей, шланги, ведра, неудобства – всё это стало прошлым. Колонка работала, вода шла. Все улыбались. Я видела, что все довольны… но мне почему-то этого было мало.
Мне показалось, что счастья недостаточно. Что радости слишком тихие. Что надо как-то усилить событие. Детская мысль возникла неожиданно: а что если туда добавить солярки?
Сначала капнула на снежок. Но показалось недостаточным. Потом взяла полканистры соляры и просто вылила её внутрь колонки. И даже решила – надо прокачать, чтобы «разошлось».
Я не помню, о чём думала – возможно, вообще ни о чём. Возможно, о том, что это как-то привнесёт в меня значимость, что-то оживит. Когда бабушка обнаружила запах солярки в питьевой воде, час расплаты наступил очень быстро. Я спряталась в курятнике и так цеплялась за доски, что вырвала перья из курицы. Меня вытащили за волосы. Бабушка кричала, дед молчал, и я опять была в эпицентре катастрофы.
О какой вине здесь речь?
Меня не интересовали их потери, труды, неудача – я думала только о себе. Но чувствую ли я сейчас за это настоящую вину?
Да, но не за испорченную колонку. Моё чувство вины возникло только из-за того, что бабушка стала относиться ко мне плохо. Что я оказалась не такой внучкой, какой «нужно было быть». Опять – про чужие ожидания. Опять – про страх утратить любовь.
Я не сожалела о самой колонке. Мне было больно не из-за их последствий, а из-за того, что я упала в их глазах. Моё чувство вины – это был не отклик на свою жестокость или неосознанность. Это было бессознательное желание: заслужить обратно тепло.
И вот что интересно: в возрасте пяти лет моё поведение, как и у многих детей, было продиктовано не злобой, не расчётом, не подлостью. А одиночеством. Непониманием, как иначе быть замеченной. Желанием хоть на секунду стать «особенной».