Кстати, наличных у неё тоже не оказалось: горсть потёртых монет, которые она нашла в кармане, понятно, не в счёт. И Visa Gold в такой глуши ей вряд ли чем-то поможет. К тому же не факт, что деньги есть хотя бы на карте…
Сухо скрипнуло стоящее в углу кресло-качалка. Лиля испуганно дёрнулась и на всякий случай отошла от него подальше. Правда, был ли в этом большой толк, она уже не знала, потому что в этом жутком месте нигде не чувствовала себя в безопасности.
Пугающий дом жил своей жизнью. В кухонных шкафчиках бесшумно пополнялись запасы еды, использованная посуда утром оказывалась чисто вымытой, а пыль даже не появлялась, словно её ещё в воздухе слизывали невидимые языки.
Кто обеспечивал здесь чистоту и доставку еды, она понятия не имела. Похоже, горничные следовали чётким инструкциям, с постоялицей пересекаться права не имели, поэтому убирали дом рано утром. Наверняка эти ограничения придумали для того, чтобы у неё не осталось ни единого шанса отсюда сбежать....
В первую неделю она предприняла несколько попыток подстеречь хоть кого-нибудь из обслуживающего персонала, но, как назло, именно в эти дни телефонный будильник объявлял демонстративный бойкот её благим начинаниям встать с первыми петухами.
А потом… Потом ей стало всё равно. Не было сил не то что решать свою проблему, но даже о ней думать. Её поглощала убийственная апатия, перемежаемая нездоровой дремотой.
Но главная странность заключалась даже не в персонале, успешно освоившем стелс-технологии. Куда более ненормальным было то, что её ничто из происходящего не волновало. Тоска с каждым днём лишь нарастала. Единственным, что приносило ей сейчас некое подобие удовольствия, остался сон. Спала Лиля тут мертвецки, часов по двенадцать, да и проснувшись, словно бы продолжала спать, медленно дрейфуя через короткий серый день на волнах своего безразличия.
Честно говоря, Лиля не понимала, для чего вокруг неё незримо хлопочут. Они могли бы вообще не утруждаться: ей было совершенно не до еды, да и готовили тут, надо сказать, весьма посредственно.
Однажды утром она нашла на столе ещё горячую пшённую кашу, которую всегда любила. А насколько дней назад – рисовую. Но в обоих случаях каши оказались приторны до невозможности, и есть их было невозможно, буквально после пары ложек замутило. Питалась она здесь преимущественно сухарями и сухофруктами.