На вытянутой платформе уже толпились зеваки – не то пассажиры, не то встречающие. Впрочем, напротив элитного синего вагона людей было не в пример меньше. Здесь чинно прохаживались жандармы в шинелях с голубыми петлицами и красным кантом, отсеивая неблагожелательную публику. Помимо них, отвратительно скрипя чугунными шестеренками, по платформе проносились ненасытные пепломаты, собирая в хищно раскрытые пасти пепел и всякий сор.
Целых два часа, чем бы заняться? Элли бросила рассеянный взгляд на свои золотые часики с репетиром и хронографом. Пассажиры в основном устремлялись в сторону здания вокзала, которое также, несомненно, поражало воображение. И если поезд походил на огнедышащее чудовище, то вокзал мог сойти за гигантскую нору, берлогу, вполне под стать своим обитателям. Сооруженный из черного мрамора, украшенный причудливыми статуями и гаргульями, с громоздкими чугунными колоннами и фасадом, напоминавшим триумфальную арку – он словно парил в вязко-сером тумане, огромный, холодный, негостеприимный и очень шумный. Станционный дежурный с фонарем в руке и сладкой, не менее «дежурной» улыбочкой на устах, встречал богатых гостей и направлял бушующий поток к темным проемам вокзальных дверей, где уже весело играла оркестровая музыка. Память Элли озарилась любопытным воспоминанием: кажется, «воксал» – название парка в каком-то известном городе…12 Но вот в каком?
Отчего-то Элли не захотелось идти за остальными. По каменным обледенелым ступеням она очень долго спускалась с гигантского перрона. Славная разминка – потом еще дольше наверх. Под перроном ютился целый город: будка станционного смотрителя, впрочем, весьма пошарпанная, несколько кособоких домишек, попыхивающих каминным дымом, почтовое отделение, широкая улица, по которой разъезжали дилижансы, управляемые недовольными извозчиками в шинелях. По углам жались тощие крысы, по улице перебежками перемещались не менее тощие горожане. Живые существа – как люди, так и животные, копошились лишь под черной глыбой перрона, где и было средоточие жизни, а дальше по обе стороны от него простиралось мертвое поле, какое-то пыльное, серое, словно на него накидали половых тряпок. И также пыльно смотрелись на нем жидкие рощицы.
Вроде уже наступил вечер и чувствовалась необходимость в освещении, но при этом предметы и люди были вполне различимы глазу, они не скрывались в ночной мгле, казалось, сам воздух имел серый цвет. Элли посмотрела на безликое небо – ни луны, ни солнца, только слякотью размазанные графитовые облака над головой. На отдалении от перрона негостеприимно ощетинился колючками дряхлый ельник: три корявых деревца одиноко стояли, прижавшись друг к другу, а за ними пустота. Как зачарованная, смотрела на нее Элли. Казалось, будто оттуда вырезали солидный кусок: земли и деревьев. Осталось лишь бесформенное серое изваяние неизвестного происхождения.