Артем Стрельцов. Имя, которое она похоронила под толстым слоем равнодушия, замуровала за неприступными стенами своей рациональности. Имя, которое сейчас, подобно острому хрустальному осколку, пронзило ее сердце, вызывая призрачную, но такую знакомую, почти физическую боль. Боль, которая обещала не просто напомнить о прошлом, но и разбить ее настоящее на мельчайшие фрагменты, лишив ее привычной стабильности.
Евгений продолжал что-то говорить о графиках, о планах, о необходимости немедленно начать работы, но Лея его уже не слышала. Ее взгляд был прикован к центральной инсталляции. Она видела в ней не просто стекло, а отражение своего собственного пути. Каждый осколок – это чье-то слово, чей-то взгляд, чья-то надежда. И вот теперь появился человек, который был частью самого большого, самого болезненного осколка.
Она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. "Хорошо, Евгений. Присылайте мне все документы, как только они будут готовы. Я буду ждать этого… господина Стрельцова". Ее голос был абсолютно ровным, без единой дрожи, как гладкая поверхность стекла, но внутри нее бушевал настоящий шторм. Выставка "Хрупкость времени" должна была стать концом одной эпохи, прощанием с тем, что было. Но, похоже, она станет началом совершенно другой. И это начало было не просто хрупким, как тонкое стекло, оно было опасным, как острый осколок давно забытой, но все еще живой памяти.
После ухода Евгения Лея осталась одна в галерее. Тишина вернулась, но теперь она казалась еще более давящей, наполненной невидимыми вибрациями. Лея медленно прошла вдоль инсталляций, касаясь кончиками пальцев холодных поверхностей. Каждый стеклянный фрагмент казался ей пульсирующим, живым, отражающим не только свет, но и тени ее тревожных мыслей. Она дошла до центральной композиции, того самого треснувшего зеркала, и остановилась перед ним. Ее собственное отражение в тысячах искривленных граней казалось незнакомым – бледное лицо, напряженная линия губ, глаза, полные застывшей боли.
Почему именно сейчас? Почему Артем? Десять лет прошло с их последней встречи. Десять лет она старательно выстраивала свою жизнь заново, кирпичик за кирпичиком, осколок за осколком. Она училась не чувствовать, не вспоминать, не возвращаться к тому, что могло причинить боль. Она стала архитектором не только по профессии, но и по сути – строила вокруг себя стены, возводила неприступные барьеры, чтобы никто не смог проникнуть в ее внутренний мир, в ее "Эхо Тишины". И вот теперь он, подобно сейсмической волне, грозил разрушить все, что было так тщательно возведено.