В течение всей этой сцены Хелен не отрывала глаз от пола. Она не смела взглянуть на отца; ей не хотелось видеть, как его рот исторгает эти бессмысленные словеса. Иначе она бы уверилась, что через него говорит кто-то другой. А так это было просто словоизлияние – бестелесный крик, не связанный с ее отцом. Ее ужасал не столько грозный тон, сколько бессвязность его тирады, поскольку для нее не было большего насилия, чем насилие над смыслом.
После этой свары (стоившей миссис Бревурт неловкого разговора с миссис Эджкомб следующим утром, за которым последовали несколько недель тактических маневров по пресечению сплетен в парижских кругах, чтобы хоть как-то смягчить понесенный урон) таланты Хелен, вопреки всему, продолжили расцветать под бдительным руководством отца. И хотя ей не нравилось быть объектом его дотошной и беспорядочной опеки, отцовская строгость угнетала ее не больше, чем материнская светскость.
Одной из немногих черт, свойственных обоим супругам, пусть и в силу совершенно различных причин, было пренебрежительное равнодушие к текущим мировым событиям. Миссис Бревурт рассматривала вторжение общественных дел в свою частную жизнь как личное оскорбление. Административные, финансовые и дипломатические хитросплетения общественной жизни заботили ее не больше, чем мотор под капотом автомашины или кочегарная под палубой парохода. «Вещи» должны просто «работать». Она бы не стала слушать механика, объясняющего, что не так с каким-нибудь чумазым поршневым клапаном. Что же до мистера Бревурта, какое значение могли иметь повседневные новости для того, кто был занят вечностью? И поскольку оба они жили на задворках текущей политики, они не сразу поняли всю серьезность такого события, как убийство эрцгерцога Франца Фердинанда.
Все говорили, что им повезло оказаться в Швейцарии, и советовали не покидать ее, пока не прояснится ситуация. По пути в Цюрих, где они рассчитывали встретить друзей – они запланировали это за несколько месяцев – и продолжить летний вояж, они увидели, как мобилизуется швейцарская армия, и услышали, что границы милитаризируются. Сезон был в самом разгаре, и тысячи американцев были рассеяны по горным, равнинным и озерным курортам – от простых пациентов, тративших сбережения на гостиницы при муниципальных купальнях, до нью-йоркских тузов, проходивших лечение в роскошных отелях. Так, Орм Уилсон оказался в Берне, Чонси Торогуд – в Женеве, кардинал Фарли – в Бруннене, а Корнелиус Вандербильт – в Санкт-Морице. Но, независимо от своего общественного положения, все американцы, встречавшиеся Бревуртам, были в бешенстве. Шли разговоры о войне. Всеобщей войне.