– Уберечь.
– Подготовить.
– К спо-кой-стви-ю! – хором произнесли они и засмеялись.
Жизнь моя значительно изменилась. Я проводил время в омерзительной роскоши, пьянстве и телесных усладах. Желание писать постепенно угасало. За прошедшие со времён знакомства с Рудольфом и Изабеллой месяцы я не написал и двух строк.
– Ничего, – говорила мне Изабелла.
– Ничего, – махал рукой Рудольф.
– Талант не пропьёшь.
– Не продашь на барахолке.
– Талант – он навсегда.
– Ты ещё напишешь произведения, от которых у всех будет стынуть кровь в жилах.
– И вываливаться геморрой.
– Пока отдыхай.
– Отдыхай пока.
И я отдыхал. Отдыхал, отдыхал, отдыхал. Отдыхал неистово и самозабвенно.
– Сынок! – стоял передо мной лысый человек в дорогом костюме и очках в золотой оправе. – Ты не узнаёшь меня, Олежка?
– Вы ошибаетесь, – ответил я, попытавшись закрыть дверь.
Незнакомец просунул в проём ногу.
– Ты не понимаешь, – протискивался он в квартиру. – Я не шарлатан, я настоящий. Понимаешь, твой настоящий отец!
– Мой отец умер, – ответил я. – Я собственноручно забивал в крышку гроба гвозди.
– А-а-а! – заулыбался мужчина. – А вот она где, загадка! А вот она, великая из тайн! Дело в том, что тот человек не был твоим отцом!
– Да что вы! – усмехнулся я.
– Твой отец – я! Хочешь, я докажу тебе это?
Вылезшая на шум Изабелла стала уговаривать меня выслушать этого странного посетителя. Появившийся в дверях Рудольф тоже присоединился к уговорам.
– Тебе надо побриться налысо! – убеждал меня незнакомец. – На темечке ты увидишь родимое пятно, точно такое, как это.
Он нагнулся и большим мясистым пальцем ткнул себе в черепушку. В указанном месте, в самом центре плеши значилось родимое пятно.
– На три шестёрки похоже, – осмотрел я его.
– Тебе кажется, – отозвался лысый.
– Кажется, кажется, – закивала Изабелла.
– Точно кажется, – подтвердил Рудольф. – Нисколько не похоже.
После получаса уговоров я согласился побриться наголо.
– Да нет у меня никаких пятен, – говорил я. – Не в первый раз бреюсь.
Они всё же обрили меня. К моему немалому удивлению на том же самом месте, что и у лысого гостя, на башке моей светилось родимое пятно, весьма и весьма, кто бы что мне ни говорил, напоминавшее три шестёрки.
– Здравствуй, сын! – раскрыл свои объятия лысый.
– Здравствуй, папа! – обнял я его.
Был тотчас же накрыт стол. После нескольких рюмок я окончательно уверовал в пришествие отца.