.
Овамбе без денег – не настоящая
овамбе. Играла музыка, молодежь танцевала, а гости постарше раздавали деньги, точно игральные карты, и лепили их на влажную от пота кожу. У Ронке прекрасно получалось, да и вообще она всегда любила танцевать. Позже они с Айо уселись под ореховое дерево, стали попивать тепловатую колу и пересчитывать при свете фонарика выручку. У нее вышло намного больше, чем у Айо, так что брат здорово разозлился.
Это был последний день рождения папы.
Ронке еще раз протерла фотографию. Подвинула ее на пару миллиметров влево, а потом на пару миллиметров вправо.
Маме было тридцать пять, когда они сделали это фото. Нет, слишком молода, чтобы стать вдовой с двумя маленькими детьми. «Мне сейчас столько же. Умри я сегодня – что бы осталось после меня?» – спрашивала себя Ронке. В самом деле, что? Куча разбросанных подушек? Немыслимое количество поваренных книг? Двадцать пар джинсов (на случай, если похудеешь, на случай, если поправишься, и еще одни – которые больше никогда не наденешь, но и выбросить не в силах)? Морозилка, заполненная бутылочками с домашним острым соусом, и огромная ипотека?
«Так, заканчивай с этим. Это день памяти отца, а не поминки». Они с тетушкой Кей всегда отмечали в сентябре – ведь тетя и папа родились именно в сентябре. А убили его в мае. Айо ни разу к ним не присоединился. «Безумие какое-то», – говорил он.
Мама тоже не приезжала. Она старалась избегать всего, что хотя бы немного напоминало о папе. И с тетушкой Кей старалась не видеться. Она выбросила национальные наряды, не оставила ни одного платья из анкары. Потом вернула фамилию Пейн и спрятала все фотографии. Вычеркнула Нигерию из своей жизни – даже не верилось, что мама провела там тринадцать лет. А вот в квартире Ронке было много нигерийских предметов: африканский кожаный пуфик, калебасы и маленький говорящий барабан.
В детстве попытки мамы справиться с потерей казались Ронке странными, но сейчас она понимала, что мама по-другому не могла. Ее мужа убили, а она выжила благодаря тому, что полностью отгородилась от любой мысли о нем. Да и не только о нем – обо всей его семье. Это все еще расстраивало Ронке. Тетушка Кей всегда говорила, что любит невестку, но мама никогда не отвечала взаимностью. Но разве можно горем оправдать грубость?