* * *
Поздним вечером в октябре 1923 года, совершая обход, тюремщик в Армли услышал хрипы из камеры смертника. Заглянув в камеру, он обнаружил, что арестант Баркер пытался покончить с собой, повесившись на простыне. Тюремщик, крепкий абердинец [2], во время войны служивший в «Черной страже» [3], срезал простыню, оказал заключенному первую помощь, но после не проявил к нему ни капли сочувствия.
– Не утруждай себя, – сказал тюремщик пытавшемуся отдышаться Баркеру. – Самоубийство – трусливая смерть. Все равно скоро встретишься с Томасом; он-то все сделает как надо.
– Кто такой Томас? – прохрипел Баркер, когда смог говорить.
– Последний, с кем ты встретишься, и тот, с кем никто не хочет встречаться, – бодро отвечал тюремщик. – Томас Пьерпойнт, палач. Со дня на день должен тебя навестить, взвесить и измерить. – Тюремщик явно наслаждался разговором с Баркером. – Рост и вес нужны, чтобы рассчитать противовес под люком. Мелом чертят букву Т на люке, чтобы ты встал в нужное место; потом Томас нажимает рычажок и отправляет тебя прямо в ад, где тебя уже заждались. Ты не переживай, ты ничего не почувствуешь. Скорее всего, – беззаботно добавил тюремщик. – Хотя наверняка знать нельзя, ведь все, кто мог бы рассказать об этом, умерли. – Он бросил презрительный взгляд на всхлипывающую фигуру на койке. – Какой же ты никчемный кусок дерьма, Баркер. Мир станет лучше без тебя, – и тюремщик захлопнул за собой дверь камеры.
Две недели спустя холодным пасмурным ветреным утром в семь сорок пять на деревянных воротах тюрьмы повесили объявление. Кларенс Баркер встретился с Томасом Пьерпойнтом. Казнь состоялась.
Каугиллы прочли краткую заметку о казни в газете и вздохнули с облегчением. Сонни – потому что закончилась мрачная глава в их жизни. Ханна – потому что покойные родители Баркера, особенно ее золовка Бесси, не узнали о позорной участи своего сына.
В Австралии Джеймс и Элис некоторое время раздумывали над содержанием письма Ханны, а потом составили план действий.
– Думаю, твоя мама права, – сказала Элис. – Жаль, что мы не сможем воссоединиться с семьей; тогда нам пришлось бы себя раскрыть, а это навредило бы Сонни и Майклу.
– Да, я понял. И все же рад, что мама знает правду и принимает тебя.
Элис улыбнулась.
– А я никогда в этом не сомневалась. С того дня, как мы приехали навестить бедняжку Цисси перед отъездом из Англии. Я поговорила с твоей мамой, пока ты разговаривал с Сонни и прощался с Цисси. Она сказала, что сразу видно, как ты со мной счастлив: «Пусть он и дальше будет счастливым. И тогда я тоже буду рада».