– Она такая старая! – жаловался он Халилу.
– Старая! – восклицал тот. – Какое любви дело до возраста! Эта женщина любит тебя, а ты постоянно причиняешь ей страдания. Неужели ты не видишь, что у нее сердце разрывается? У тебя нет глаз? У тебя нет чувств? Глупый кифа уронго, жалкий юный трус. Что значит старая? Посмотри на ее тело. Посмотри на ее бедра! Ее еще надолго хватит. Для тебя в самый раз.
– У нее седые волосы.
– Горстка хны… и нет седых волос. Какое тебе дело до волос? Красота глубоко в человеке, в душе, – отвечал Халил. – Не на поверхности.
– У нее зубы красные от табака, словно у тех стариков. Почему бы ей не возжелать кого-то из них?
– Купи ей зубную щетку, – посоветовал Халил.
– И живот такой большой, – ныл Юсуф, мечтая, чтобы его избавили от этих издевательств.
– Вах! Вах! – дразнился Халил. – Может быть, однажды в нашу лавку явится стройная прекрасная принцесса из самой Персии и пригласит тебя во дворец. Братец, эта прекрасная большая женщина влюблена в тебя.
– Она богата? – спросил Юсуф.
Халил рассмеялся и внезапно ласково обнял мальчика.
– Не настолько богата, чтобы вытащить тебя из этой дыры, – сказал он.
7
Они видели дядю Азиза каждый день по меньшей мере один раз, когда поздно вечером купец забирал дневную выручку. Он заглядывал в холщовый мешочек с деньгами, который вручал ему Халил, открывал записную книжку – в нее Халил заносил совершенные за день сделки, – а затем уносил и то и другое, чтобы изучить более тщательно. В иные дни они видели сеида чаще, но мельком. Он всегда был занят, проходил утром мимо лавки с задумчивым выражением лица, спеша в город, – чаще всего он выглядел так, словно обдумывал важные вопросы. Старики на террасе спокойно взирали на то, как дядя Азиз терзается мыслями. Имена стариков Юсуф уже знал: Ба Тембо, Мзе Тамим, Али Мафута, – но продолжал воспринимать их как нечто единое. Ему думалось: если зажмуриться под их болтовню, на слух не отличишь одного от другого.
Он так и не привык именовать дядю Азиза сеидом, хотя Халил давал ему затрещину всякий раз, когда слышал про «дядю». «Он тебе не дядя, глупый мальчишка-суахили. Рано или поздно тебе придется целовать ему задницу. Сеид, сеид. А не дядя, дядя. Ну же, повторяй за мной: сеид!» Но не получалось. Если заходил разговор о дяде-сеиде, Юсуф говорил просто «он» или делал паузу, которую Халил тут же раздраженно заполнял.