– Что ты наделала? – спросила она, её голос трепетал от страха, словно она боялась не меня, а того, что я могу сделать.
– Я… я не знаю, мам, – ответила я, мой голос дрожал, отражая её собственный страх. – Я… я не хотела ничего такого делать. Я просто… просто хотела, чтобы они оставили вас в покое.
– Но ты сделала, – сказал отец, его слова звучали холодно и отчуждённо, словно не были обращены ко мне, а висели в воздухе, тяжёлые и обвиняющие. Его взгляд был наполнен не только страхом, но и укором, будто я совершила нечто непростительное.
Мне до отчаяния хотелось поговорить с Изабеллой. Она, с её живым умом и открытым сердцем, уж точно должна была меня понять, должна была найти слова поддержки! Но родители запретили мне покидать дом, словно я была опасным зверем, которого нужно держать в клетке. Я пыталась узнать, как долго продлится это наказание, когда я смогу снова увидеть своих друзей, на что мать лишь уклончиво ответила, отворачиваясь:
– Пока… пока всё не уляжется. Пока не будет… безопасно.
В один из дней, когда солнце стояло высоко, а в доме царила привычная напряжённая тишина, в дверь постучали. Родители переглянулись, и по их лицам пробежала ещё большая тревога. Отец пошёл открывать. На пороге появился странный мужчина. Он был высоким и статным, его фигура внушала уважение, подчёркнутая строгим чёрным костюмом, который казался совершенно неуместным в нашей простой деревенской обстановке. Он был высок, с широкими плечами и крепкими руками, которые, несмотря на сдержанную позу, казались готовыми к действию. Лицо его было словно высечено из камня, с резкими чертами: прямой нос, строгие брови, скрывающие холодные, проницательные глаза. В его взгляде читался острый, анализирующий ум. Он был невозмутим и сдержан, словно статуя, вырезанная из холодного мрамора, не проявляющая никаких эмоций. Он говорил спокойно и неторопливо, но в его голосе слышалась не только власть, и привычка приказывать, но и некая скрытая, еле уловимая угроза.
Он медленно осмотрелся в нашем скромном доме, его взгляд скользнул по стенам, по мебели, не останавливаясь ни на чём долго, словно оценивая не обстановку, а что-то иное. Затем он остановился передо мной, его холодные глаза уставились прямо в мои.
– Это она? – спросил он, его голос был ровным, без вопросительной интонации, скорее констатацией факта.