Мне так нравится смотреть, как она с таким превосходным аппетитом ест, – мне, довольному простым кофе, позволяющему себе разве что бросить в него полкусочка сахарку.
Полкусочка сахарку…
Я пробираюсь сквозь ворох наших спутанных одежд, сброшенных как попало и валиком слежавшихся у изножья кровати прямо на паркет, и предельно аккуратно присаживаюсь рядом.
Размешиваю свой эспрессо, позволив мыслям блуждать где им вздумается, и опрокидываю в себя одним глотком. Запускаю пальцы в непокорные волосы, стараясь придать им хоть видимость прически. Наблюдаю за Мэл, вижу ее сладкие губы, которые не устаю целовать, – сейчас по ним видно, что происходящее ее забавляет, но случается им выражать и печаль, а то и гнев.
Сперва это удивляло меня. По этой причине я не принимал всерьез состояния ее души, ошибочно полагая, что она шутит, а ей в это время приходилось сдерживать поток слез, не спрашивающих разрешения – когда пролиться. С тех пор я лучше научился угадывать, что у нее на уме, и если мне нужно расшифровать ее настроение, мне нужен лишь один нырок меж ее бровей, и – оп-па! – мы всегда вновь обретаем друг друга и вместе плывем по одной долгой волне.
Ангел. Мой ангел.
* * *
Уже почти одиннадцать часов. Когда мы высовываем носы на улицу, птицы поют вовсю. Ни облачка на чистейшем небе, голубом и прозрачном, глубоком и ослепительном. Сад сейчас залит легким солнечным светом. На зелени наливаются почки. Слышен металлический звук шаров: это старики играют в петанк – они более ранние пташки, чем мы.
На Мелисанде плиссированная расклешенная юбка из плотного хлопчатобумажного белого пике. Она так радовалась, найдя ее в шкафу. Ладно сидящая маечка, розово-бежевая, подчеркивает волнующие изгибы тела. Ее голые ноги – предчувствие лета. Она просто сияет. Белокурые волосы, собранные сзади в хвост, придают лицу что-то детское, и я таю от этого. Сам же чувствую, какой легкой стала моя походка в бермудах с большими карманами и парусиновой рубашке цвета моря. Подарок на День святого Валентина.
Возле церкви, почти у самой паперти, весь тротуар усеян старым хламом всех сортов: платья на вешалках, кухонная посуда и ворох серебряных изделий на кружевных скатертях былых времен, непарные стаканчики и куча-мала изящных безделушек. Несколько пожелтевших книг, виниловые пластинки, открытки в технике сепии, а еще и шкатулки, обитые тканью из Жуи. В сторонке – плетенные из ивовых прутьев корзинки, в такие собирают виноград; давно облезлые игрушки, старые афиши, украшения и другие модные причиндалы, растерявшие свой блеск… Вереница лавочек-однодневок.