Ведь все предопределено. Предопределено.
Вплоть до того летнего утра, когда я применила свой столь смущающий дар, доставшийся мне в наследство.
С тех пор все не так, как прежде.
О дни мои, похожие друг на друга, полные одинаковых ежедневных трудов!
Я знаю: отныне их больше нет.
Я знаю, что принадлежу целому. Знаю, что и я, я сама, тоже и есть та текучая энергия, что правит космосом и соединяет все живое.
Тем утром я потеряла себя среди сонма сверкающих звезд… Я забыла себя среди тысяч лучившихся песчинок, висевших на небосводе, сосредоточив в себе пространство и время, в бескрайности небесной.
Бездна без дна.
Целая вселенная распахнула врата передо мною – и увиденное взволновало меня.
Видите, как я потрясена этим. Неисцелимо.
Но кто бы не был потрясен, подобно мне?
Знаешь, в жизни не так часто выпадает счастливый шанс – раза два, может, три. Главное – его не упустить. Остальное не важно [2].
Мишель Бюсси. Черные кувшинки
Париж, Порт-де-Лила
18 августа 2001 года
Она
Она видит его. Она выходит из вагона метро. Он входит. Она оборачивается. Тут двери закрываются. Он смотрит на нее, стоя за стеклом; она тоже смотрит на него.
Миг, он растягивается, отделившийся, повисший вне времени. Запечатленный.
Менее чем через десять секунд поезд отправился, и мрак туннеля поглотил его.
Но он уже на сетчатке глаза. Его облик впечатался в нее. Миндалевидные голубые глаза с зеленым отливом, пожалуй, слишком глубоко посажены под кустистыми бровями; лицо скорее треугольной формы, светлая кожа и высокие скулы, пятна веснушек, но не очень заметные, а волосы темные, не слишком короткие и взлохмаченные. Воспоминание о его походке, широких плечах, о том, чем он пахнет – это запах йода, слегка сладковатый… И особенно – о его взгляде. Проникновенном. Сумрачный красавец…
Но черты уже расплываются, вот-вот сотрутся вопреки усилиям удержать их. Она пытается. Они тают, увы, срезанные оградой перрона, растворяются в керамической белизне выложенных плиткой сводов.
Снова подняться наверх, снова занять свое место в толчее жизни, а в сердце настойчиво щемит, оттого что его потеряла, его. Вдохнуть свежего воздуха и дожить обычный денек. Подставить себя удушливой жаре августовского Парижа с его запахом плавящегося асфальта и не обращать на это никакого внимания. Шагать, не различая ничего вокруг, и все же прекрасный незнакомец из метро нет-нет да и вклинивается урывками в самые недоступные мысли. Двигаться в толпе людей и искать похожих – чтобы даровать плоть смутному воспоминанию, иначе оно может в конце концов совсем испариться. Признаться самой себе в очевидном: что совершенно невозможно в точности воссоздать его черты, а все, что от этого остается, – жестоко ускользает, абсолютно неуловимо: кажется, это почти насмешка.