Рябина хмыкнул и кивнул в сторону противника.
– Боятся нас…
Он погладил штык, пристегнутый к поясу, и мечтательно пробормотал:
– Больше всего на свете мечтаю я перед смертью добраться хотя бы до одного из них. Чтобы глаза его увидеть. Чтобы штык в грудь его вогнать. Чтобы уйти не одному, а прихватить с собой несколько этих трусливых псов.
Рогов тоже усмехнулся:
– Ага, сунутся они сюда. Жди! Им проще нас с землей сравнять, а уж потом под дробь барабанов торжественно по трупам нашим пройтись.
Я протер глаза и посмотрел в бойницу. Все поле перед проволокой, натянутой по периметру, заволокло дымом.
– Равняют они нас, равняют, а толку все нет.
– Да-а, Европа, мать их, – Рогов массировал вывихнутую ногу, – только на технику свою и рассчитывают. А душонки у них никудышные. Не умеет Европа воевать. Это вам не азиаты.
Рябина, запрокинув голову, посмотрел вверх, но сквозь черные дымные разводы неба было почти не видать.
– А что, Андреич, как думаешь, скока мы еще здесь продержимся?
Рогов неопределенно пожал плечами.
– Это только Господу нашему известно. Пока живы будем, так и будем держаться. Или пока начальство приказ не отдаст на отход. А оно не отдаст – слишком много за нашей спиной дорог для Кайзера открывается.
Рябина отстегнул от пояса флягу с водой и сделал пару небольших глотков.
– Это точно. Как подумаю, что немцы до деревни моей дойдут, кровь в венах холодеет. У меня там семья, трое ребятишек. У Петьки вон сын. Получается, что надо нам костьми здесь лечь, а заразу эту не пущать сквозь нас.
Рогов задумчиво прищурился.
– Вот я давно думаю – почему люди воюют? Чего им мирно не живется? У этой же немчуры тоже, поди, детишки дома остались. Что их сюда тянет и тянет, словно пчел на мед? И вот смотрю я на них, – пехотинец кивнул на бойницу, – и понимаю, они и правда, как будто больные. Болезнь у них в головах какая-то, разъедает их изнутри. Не похожи они на людей – как черти, прости Господи. Таких, конечно, сквозь нас никак пускать нельзя. Нечего им там у нас делать! Так вот думал я, что если вот, не дай Бог, захватят они нас, мужиков, то они в расход всех пустят, не станут рисковать, правильно ты, Рябина, сказал, боятся они нас! Понимают, что русского мужика не сломить им, в рабы не заделать. А вот баб и детишек ведь перепортят. Заразят этой болезнью своей. Они ведь, как чума, по миру распространиться хотят. И поэтому мы здесь под пулями и бомбами лежим в земле, кровью умываемся, потому что знаем, пропустим их и тогда все, хана!