Чтобы без судорог, а тихо истекла я кровью.
(Быстрый, почти незаметный удар. Кассандра опускается – не сражённая, освобождённая. Клитеместра стоит над ней, как над завершённым ритуалом).
ХОР (в полголоса):
– За морем выросла, а говорит, как здесь была.
Но нет сосуда для её пророческого слова.
Дом алтарём стал.
А царица жрицей.
Вошёл с добычей царь – с проклятием рода вышел.
Кровь не в канавы – в корни утекла.
А корни память пьют.
На ком лежит вина?
Тот, кто убил? Или кто начал?
Кровь – за кровь.
Имя – за имя.
Жертва – за жертву.
(Свет погас. Последнее, что Анна видела – порог. По нему стекала кровь. Она не исчезала. Впитывалась в камень.)
КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА
ЗАНАВЕС
АНТРАКТ
* * *
Глаза Анны отказывались воспринимать происходящее на сцене, как просто спектакль.
Когда раздался голос Агамемнона – довольный, умиротворённый, то ей стало не по себе. Он говорил о доме, о чистоте, о возвращении. Но под этими словами скрывалась ложь. Не театральная. Человеческая.
Голос Клитемнестры – тихий, заботливый – она уже слышала его. Но под ним – другой. Тот, что звучал, когда женщина смотрела, как жрец поднимает нож над её дочерью.
Когда удар меча прерывал сцену – внутри у неё всё сложилось. «Вошёл с добычей царь – с проклятием рода вышел». Ей показалось, что это об отце Павла. Того паренька, который завтра будет сидеть напротив следователя и неустанно повторять: «Я не хотел. Я просто… не выдержал».
Потом – Кассандра. Покой. Смирение. Жила, чтобы стать пророком. И… чтобы не быть услышанной.
Анна машинально скользнула взглядом по залу – и вдруг заметила, как между рядами проскользнула Женщина в чёрном. Быстро, без взгляда в сторону, сдержанно, точно зная, куда идёт. Тень от пальто ложилась на кресла и тут же исчезала, как след на темной воде. Анна чуть подалась вперёд, пытаясь разглядеть лицо, – но женщина исчезла, словно её и не было.
И всё же Анна знала: она была.
Недолго думая, Анна встала и направилась к выходу. Она покидала театр в том редком состоянии, которое скорее напоминало очищение, чем разрядку: ни в голосе, ни в походке не чувствовалось ни капли истеричности, ни следа суеты – только внутренняя собранность, точная, как выдох перед шагом в пустоту. Всё в ней теперь было завершено, выровнено, как поверхность холодной воды: никакой борьбы, никакого выбора – только движение вперёд сквозь нечто уже принятое.