Секс, наркотики и спинальная амиотрофия - страница 22

Шрифт
Интервал



Пока Тёма носит с кухни какие-то пирожки с мясом и странноватые салаты порубленные мамой, объясняю Дане правила настолок. С Даней у нас мало общего, наши миры соприкасаются только на Артёме. Он так же, как и Тёма учится в Бауманке на физика, а потому между ними существует миллион локальных мемом которых я не понимаю. Они вместе ходят в качалку и имеют околофутбольный бэкграунд. Суровое консервативное Строгинское дворовое воспитание не даёт Дане адекватно воспринимать мой **** активизм, а посему моё геепотворничество является предметом миллионов шутеек. Тёма относится к теме так же, но слишком дорожит мной, а потому шутит тоньше и всё чаще наедине. За большую форму и туповатое лицо Тёма называет Даню – Дядя-вепрь. Пожалуй, он единственный, кто может пережрать Артёма в Бургер Кинге не только по скорости, но и по массе съеденных бургеров. Вообще Даня тоже очень остроумен, и достаточно циничен, так что я хотел бы с ним подружиться. Но вероятно слишком многое во мне и моём жизненном опыте было для него вне рамок комфорта. С Тёмой же они были не разлей вода и меня это бесило. Тёмочку я ревновал. Пропуская мимо ушей очередную туповатую шутку про гачи-мучи перевожу своё внимание на Яну – девушку Дани тоже оказавшуюся в квартире.


С ней у меня приятные отношения. Она умна, как и все ребята из Бауманки, но в отличии от Кабана и Кайзера (древнее погоняло Артёма) ещё и отличается учтивой обходительностью, столь свойственной всем белорусским девушкам. В её компании очень комфортно находится, и она была бы даже красивой, если бы не выпирающие вперёд челюсти, постоянно заставляющая задуматься о грехе её бабушки с белой акулой. Вышеупомянутая особенность, а также наличие Дани перекрыло для меня даже возможность думать в её сторону в качестве возможной любовной авантюры, однако, между нами, нет-нет да проскакивал тонкий намёк на флирт, что в общем моё иссохшееся на тот момент без девушки сердце могло с лёгкостью перепутать и с обыкновенной светской учтивостью. Мой мозг эротомана не мог отказаться и от её нагого образа, старательно выпихивая за рамки картинки толстопузого кабана с болтающимся баклажаном. На тот момент у меня уже около года не было девушки, а посему любой субъект женского пола рассматривался мною по дефолту как будущая мать моих детей. В отношении Яны меня интриговала мысль наречь её «моим белорусским дранником». Так углубляясь в правила настольной игры «Эволюция» и отгоняя видения её широко разведенной челюсти и закатанных глаз во время оргазма я совсем не заметил звонка в дверь, ознаменовавшего приход новых гостей.