Жень, что ты так орёшь? Лиза пришла в себя. Мой крик вырвал её из петли. Лиза вышла из ванной. Дверь, воздух. Я спас нас. Я разорвал петлю. Да пап, уже почистил, поехали одеваться, только сначала завези меня пожалуйста в комнату к ребятам на минуту.
Ваня, у нас в ванной был такой трип. Ты нам блять такое «Подземелье и Драконов» устроил. *** мастер, блять.
Снеговик
Она стоит у ЗАГСа нервно вытягивая сигарету. Она искренне удивлена, что я действительно приехал. Улыбается, но как-то вскользь. Руки трясутся то ли от холода, то ли он возбуждения. Шутка становится реальностью. Ну что, пойдём?
А давай подадим заявление в ЗАГС? Сидим смотрим сериал. Обсуждаем переезд. Там же, наверное, чтобы остаться, лучше, чтобы мы расписаны были? А то, кто ты мне? Мы же уже как-то хотели расписаться, назло родителям. Руки почему-то не дошли. Планируем визит. Так, Кунцевский ЗАГС рядом с кинотеатром «Пионер», отлично, папе скажем что пойдём с тобой в кино, а обратно, мол, вернусь сам, на автобусе.
Сидим в коридоре, ждём, когда нас пригласят. Паспорта взяла? Зовут. Да, мы бы хотели расписаться. Нет, без торжественной церемонии, да, без свидетелей. Добровольно. Через месяц? Это чтобы было время передумать. Не передумаем. Значит двадцать седьмое марта. Замечательно, двадцать седьмое нам очень подходит. Лиза как раз работает во вторую смену, а я пропущу занятия в универе, там всего лишь пара английского. Подали. Сидим в коридоре, слегка ошарашенные. Нет, ну просто или устраивать совсем грандиозный праздник на сотни человек, или же скромно и по-домашнему. Только с семьёй. С нашей новой семьёй. Пусть это будет только наш день. Почему грустишь, моя хорошая? Ну если сказать Наде, то и Вике придется. А я бы тогда Ваню позвал. А тогда будет глупо не звать Тёму. А за Тёмой Даша. А мы даже родителям не сказали, в этом же вся суть. Поэтому без свадьбы с цыганами, баянами и порванными медведями. Кстати, двадцать седьмое. Это ведь замечательно, двадцать седьмое станет навсегда нашим днём. Двадцать седьмое февраля– день нашего первого свидания. Двадцать седьмое марта – день нашей росписи. Двадцать седьмое снова и навсегда.
Двадцать седьмого марта я в очередной раз злостно пропустив английский во МХАТе, стою в коридоре своей квартиры. На улице снег так валит, не знаю куда ты там пойдёшь – говорит мама. Давай папа тебя отвезёт. Отнекиваюсь, что сеанс сегодня только в двенадцать. Мама деловито натягивает на меня красную куртку. Моё надувшееся в рукавах и капюшоне тело заполняет собой всю электроколяску. Мама застёгивает мне куртку на горле, которая почему-то крепится в области рта. Итак, мой костюм больше напоминает коммунистического космонавта. Из шлема на голове только глаза торчат, да прыщик на щеке. Хорош жених, к браку готов. Мама протягивает мне серебряный кувшин, купленный на барахолке в Парке Горького за двести рублей. Он выглядит точь-в-точь как настоящая лампа Алладина, и даже украшен какими-то камнями, а я его всего за двести рублей сторговал. И в этот же день, девочка-друг с которой я хотел встречаться несколько лет в порыве забытья и страсти, обусловленного наркотическим угаром, со вздохом о-Женя глубоко и напористо поцеловала меня, первый и последний раз в жизни. Я считал, что кувшин приносит мне удачу.