Теперь он возвращается в деревню, идет один, и настроение у него собачье, а к тому же навстречу ему издалека, от деревни ковыляет отец. На нем черный пиджак, снизу сияет белая рубашка. На голове у отца шапка из кроличьих хвостов, по ней стекают струйки воды – те, что не впитываются в грубую ткань пиджака, падают на дорогу и торопятся мутными ручейками к шумящей реке.
Микун замедлил шаг, глядя на отца, который помахал ему палкой. Сын поднял руку, но вместо приветствия посмотрел на часы. Золотой браслет ярко заблестел, несмотря на серое небо. Часы он получил от брата за доставку стокилограммовой посылки с гашишем в лагерь на другой стороне границы. Забрызганный водой циферблат показывал число «тринадцать». Он боялся этого числа, потому что тринадцатого, двадцать лет тому назад, потерялся его друг Оран. Микун проклинал день, когда отец привел его в пещеру. Не будь этой пропасти – может быть, все в его жизни сложилось бы иначе.
У Микуна было чувство, что он знал о ней все, но он не был в этом уверен. Самым тяжелым было, что он только смотрел, не произнося ни слова. Где-то внутри у него зрело чувство, будто пропасть ждет его возвращения. Он ускорил шаги: ему хотелось, чтобы все поскорее осталось позади. Целый день он мок в этих проклятых горах, ему самому казалось, что его кто-то проклял – может, отец, может, Оран, когда падал вниз. Но и сегодняшнее прощание в Вальбоне не добавило ему радости. Потоки небесной воды дробились о крышу старой каменной башни. В деревне ее никто не называл иначе, чем Кулла. Отец в черной шапке о чем-то догадывался, иначе он не стоял бы тут под дождем, как палач. С Калимантом он разошелся два года назад – они рассорились из-за контрабандного провоза девушек из окрестных хуторов. В Косово на них был спрос, и брат легко его удовлетворял. Он выбирал только самых красивых, из самых бедных семей – такие обходились дешевле всего. Бо́льшую часть своего времени он проводил на собственной латифундии с коноплей или в полицейском участке. Отец выгнал Микуна из дому два месяца назад из-за того, что тот привел сербских пленников. С того времени Микун жил у Миры.
Мимо отца он прошел равнодушно, при этом чувствуя, что сердце его вот-вот выскочит из груди. Свесив голову, он сошел с главной дороги и направился к старому каменному зданию по лестнице из белого мрамора. Мира на мгновение появилась за занавеской окна, но казалось, что его не заметила. Зато отец сзади сверлил его взглядом. Микуну казалось, что он стрелял ему в спину острыми стрелами. Как хотелось бы ему наконец отдохнуть, но он должен был преодолеть эти несколько проклятых шагов. Отец повернулся спиной и заковылял на противоположную сторону. Мира, которая за ним наблюдала, быстро перекрестилась и закрыла ставню. Ручей в русле рокотал, и следы Микуна на песке смыло новым приливом воды.