Монитор компьютера повернут к пустому креслу. Его голубоватый свет говорит о том, что он включен, и это хорошо. Лампы дневного света на потолке хорошо освещают пространство, хотя сейчас осень и на больших окнах, выходящих на запад, опущены жалюзи. На восточной стороне располагается огромный аквариум. В нем плавают рыбы, рыбки пираньи, чья родина – Амазонка и ее приток Мараньон. Они пялятся на меня своими равнодушными глазами. Но кто-то еще смотрит на меня сквозь прозрачную воду. Не двигаясь, я вглядываюсь и замечаю глаза; они большие, как каменья, их обрамляет черная оправа очков. Глаза смотрят на меня, они так же холодны, как эти рыбы. Глаза исчезают. Высокий человек в белом халате переходит от аквариума к рабочему столу и садится к компьютеру.
Я кажусь сам себе пустым местом, воздухом, но мне это не важно. По крайней мере, у меня есть время хорошенько рассмотреть доктора Фишера. С того времени, как мы виделись последний раз, он слегка поседел, а на темени его обозначилась небольшая лысина.
Я разглядываю его с особым интересом и, собственно, даже не знаю, представляет ли себе вообще доктор Фишер, как он изменил мою жизнь. Я мог бы поспорить, что он давно забыл обо мне и моей жене Йованке. Мой сын был для него, скорее всего, лишь номером в списке гостей, но не знаю – возможно, я и ошибаюсь. А и правда, с чего это он должен был нас помнить в потоке имен клиентов со всего света? В «Штерне» писали, как этот знаменитый хирург, основатель фонда Help Victims of the War («Помощь жертвам войны»), еще и замечательный семьянин. Образцовый муж, такой же, каким был и я, и у него тоже есть сын. В этом плане мы могли бы понять друг друга. И кто бы мог сказать, что я буду стоять напротив него после инцидента в Албании уже через пару месяцев?
– Книга у вас с собой? – раздается голос из-за стола.
Он и сейчас не смотрит на меня.
– Да! – немедленно отвечаю я.
Внезапно раздается телефонный звонок. Доктор неожиданно быстро снимает и кладет трубку. Похоже, наш разговор важен для него, хотя он еще не хочет в этом признаться.
– Это полный пакет документов?
Его голос невыразителен, хотя в его монотонной сдержанности чувствуется властность. Он будто бы говорит мне: «Положи все это здесь и вали отсюда».
Я жду, что он сделает, когда разглядит меня. Возможно, вспомнит о вечеринке в винном погребке, а может, и нет. В любом случае я не Петер Шмидт из Косовской Митровицы, изначально именуемый Арон Ходжа. И у меня для него еще один сюрприз.