Сразу же, в первый день знакомства Катя привела меня к себе домой и познакомила с мамой. Прямо со двора, от этих качелей мы поднялись к ним домой и пили чай, ели бутерброды с докторской колбасой и вареньем из крыжовника. Ничего этого больше не будет, никогда больше ничего из этого не повторится. Никогда!
В метро, мне показалось, что она вполне взрослая девушка лет девятнадцати-двадцати, и я не особо то ее старше. Стоя возле качелей, Катя рассказывала мне истории из своей учебы в медицинском училище. Только дома, сидя за столом я разглядел ее полудетские черты и понял, что она младше. Словно заметив это, ее мама, глядя мне в глаза сказала:
– Катьке три дня назад исполнилось восемьнадцать лет.
И снова молча глядела на нас. Просто глядела, наливала чай, бесшумно передвигалась за нашими спинами, резала колбасу и хлеб, а мы говорили и смеялись. Или может быть я просто не слышал ничего вокруг себя кроме голоса Кати?
Несколько лет разницы в том возрасте были невероятным расстоянием. Я чувствовал себя взрослым мужчиной. В сущности, я был отчасти такой же как она, мальчишка проведший два года в армии, и еще не узнавший о жизни почти ничего, и уж точно еще даже и не думавший причалить ни к каким ее берегам. Я был совершенно беззаботен и ничему не подчинялся в этом мире. И казалось, никогда и не должен был подчиниться никакой жизненной необходимости или нужде. И только это волшебное чудо напротив меня за столом с чашкой чая в одной руке и бутербродом с толстым кругом докторской колбасы в другом, смеющаяся с полным ртом и брызгающая чаем от смеха, могла захватить меня всего целиком и полностью без единого остатка.
Ее мама оказалась женщиной на удивление демократичных и свободных взглядов. Катя потом рассказала мне, что это она подзадорила ее выйти ко мне во двор.
«Но я и сама бы вышла», —говорила мне Катя. «Меня разбирал смех и любопытство, когда ты так шел за мной всю дорогу и не пытался познакомиться».
Накормив бутербродами и напоив чаем, Катя вытащила меня за руку из квартиры на улицу. Она была совершенно неугомонным чудом. Мы гуляли с ней по району, без умолку разговаривая. Я рассказывал ей всякие смешные и не очень армейские истории, зачем-то цитировал Ницше и Аристотеля, читал наизусть целые главы из Евгения Онегина и просто нес какую-то околесицу. Она рассказывала про школу и свою учебу в училище, про препараты из человеческих органов и с совершенно загадочным видом про мальчиков, которые сами вызвались пойти в морг на вскрытие трупа. Нам было весело и необычайно легко. Она с своей только ей свойственной манерой округляла глаза и губы перед тем, как засмеяться, а потом отсмеявшись, вдруг приблизившись ко мне лицом очень близко, заглядывала мне в глаза. Никто никогда больше не заглядывал так легко внутрь меня, и я сам не отрывая взгляда хотел, чтобы я был виден весь, весь наружу, виден ей целиком.