Ирина молчала. В её глазах читалась боль, но не от того, что он был инвалидом. Боль была от того, что она видела, как его лицо всё больше превращается в маску, а с каждым днём он всё больше становился не тем человеком, которого она знала. Он был пережитым, и она не могла понять, как теперь быть рядом с этим человеком.
Он вновь вспомнил слова своего старшего друга по госпиталю: «С ними трудно быть, потому что ты видишь в них не просто раненого, а живое напоминание о том, что ты не можешь спасти всех». Ирина не могла спасти его. И он сам не знал, как ему быть. А тем более не знал, что делать с её глазами, в которых уже было так много вопросов, на которые он не мог ответить.
– Я… я не знаю, как… как мне быть с тобой теперь, – наконец выдохнула Ирина, как будто это вырвалось само. – Ты так изменился, и я…
Александр отвёл взгляд, кусая губу, пытаясь проглотить эти слова, не дать себе слёзы. Но его горло, как всегда, было слишком тесным. «Я не могу быть прежним. Я не могу её вернуть», – думал он. Не мог вернуться и в свою жизнь. Всё, что было до войны, теперь становилось чуждым.